Знамя на холме - страница 10
— Ну, наконец! — почти крикнул Богданов. — Говорите, — сдерживаясь, сказал он.
— Приказано передать на словах, — сказала Шура все тем же скрипучим голосом. От волнения большие круглые глаза ее начали немного косить. Она откашлялась, вобрала в легкие воздух и отрапортовала: — «Окружены превосходящими силами в лесу на высоте «181». Данные разведки оказались ошибочными. Противник атакует беспрерывно. Боезапас подходит к концу. Делаю последнюю попытку установить с вами связь. Смерть немецким захватчикам! Капитан Подласкин».
Беляева затвердила донесение наизусть и, не пропустив ни слова, почувствовала некоторое облегчение.
— Садись, ефрейтор, — сказал комдив.
Лицо девушки омрачилось и потемнело еще больше.
— Садись, садись, — сказал комдив.
Беляева нерешительно опустилась на край табурета и сидела, прямая, с поднятой, как в строю, головой. Лед на ее бровях таял, и дрожащие капли скатывались по бронзовым щекам. Натруженные, солдатские руки лежали на коленях.
— Рассказывай… Как вы там живете? — спросил комдив.
Беляева не сразу поняла вопрос, ибо то, что происходило на высоте «181», непривычно было называть жизнью. На секунду в памяти Шуры возник заваленный метелями лес — непроходимая путаница веток, звенящих стволов и снега Она увидела людей, ползавших на небольшом пространстве, простреливавшемся из конца в конец, и раненых, коченевших в ледяных укрытиях. По ночам над блокированными ротами повисали осветительные ракеты, и бой в промерзшем лесу не прекращался третьи сутки. Но рассказать об этом комдиву Беляева не могла, как ни хорошо она все видела.
— Отбиваемся, товарищ полковник, — проскрипела Шура.
— Держитесь? — сказал комдив.
— Ага…
Девушка испытывала величайшее стеснение и не могла осилить его, хотя очень хотела, чтобы комдив узнал всю правду.
— Крепко жмет немец? — спросил Богданов.
Шура опять помедлила с ответом, словно ей самой было неизвестно, крепко ли нажимают враги. Она ясно представила себе пробирающиеся в сугробах темные фигурки. Их встречал редкий прицельный огонь, и в заметенных оврагах бойцы штыками закалывали баварцев. Осыпались потревоженные лапы елей, и снег бесшумно покрывал убитых. Атаки следовали одна за другой, перемежаясь огневыми налетами.
— Наседает немец? — повторил Богданов.
— Ох, и жмет! — выпалила Шура и, ужаснувшись своей смелости, замолчала.
— А вы его по зубам, — сказал комдив, слабо улыбнувшись.
— Ну да…
— Иначе нам нельзя, — заметил Богданов.
— Ага… — сказала Шура.
Полковник не находил, видимо, чрезмерным напряжение этого боя. А если так полагал комдив, значит так оно и было.
— Потери большие? — спросил Богданов.
— Есть потери…
— Без потерь не бывает, — сказал комдив.
— Это точно.
— НЗ уже съели?
— Концентраты съели. Когда я уходила, делили сухари.
— Можно и на сухарях прожить, — строго сказал комдив.
— Ну да…
— Бобылев живой? — спросил Машков, приветливо глядя на девушку.
— Раненный Бобылев, — ответила Шура.
— Тяжело?
— В голову…
— Кто ж у вас теперь по политчасти?
— Старший лейтенант Стрельников.
— Долго пробиралась к нам? — спросил комдив.
Шура была четвертым связным, посланным от капитана Подласкина, и единственным, сумевшим дойти до штаба. Усилия, потребовавшиеся для этого, оказались, однако, в пределах ее возможностей, и девушка не догадывалась, что совершила подвиг. Она не подозревала даже, что доставила чувство облегчения людям, перед которыми отчитывалась в выполнении боевого приказа. Теперь она почти испугалась упрека в медлительности там, где ею готовы были восхищаться. В поисках оправдания Шура мгновенно припомнила безлунную ветреную ночь, убитого немецкого постового и снег, доходивший до пояса. Обливаясь потом, Шура прокладывала себе путь; лицо ее покрылось ледяной коркой. Сухая поземка носилась в воздухе, слепила и резала глаза. Разведчица долго лежала в кустах, наблюдая за шоссе, по которому пробегали черные немецкие машины. Она пересекла дорогу за спиной шофера, чинившего заглохший мотор, и в мелколесье отстрелялась от погони. Потом снова продиралась целиной и переползала сугробы.
— Всю ночь шла, — хмуро сказала Шура, — Дорога проскочить трудно.
