Свобода осведомления публики о процессе обеспечена, таким образом, компетентным постановлением суда, чего, к сожалению, нельзя сказать о свободе обсуждения самого процесса.
Так писали мы тогда но горячему следу событий. Оглядываясь назад, мы должны добавить, что обсуждение процесса, как известно, повлекло за собой целый ряд административных кар и взысканий. А осведомление о процессе было настолько сужено прямым и косвенным давлением на печать, что многие весьма красочные стороны судебного следствия и суда так и остались совершенно не затронутыми в печати.
XV.
Свидетель - еврейский мальчик.
- Пригласите свидетеля Арендера.
Вошел свидетель Арендер.
Маленький, худенький, черненький, пугливый...
- Расскажите, что вы знаете по делу Бейлиса...
Чуть слышен детский лепет...
- Ничего не слышно, - замечает сердито товарищ прокурора.
- Ничего не слышно, - процедили гражданские истцы, недобрым взглядом окидывая ребенка.
- Говорите громче... мальчик, - говорит председатель. - Подойдите ко мне поближе, вот станьте здесь, не волнуйтесь и расскажите все, что знаете...
Мальчик, ободренный, немножко громче говорит, что они играли вместе с Андрюшей, дружили...
- Ну, вот, хорошо... Пойдите туда за барьер и громко, во весь голос повторите, что вы сказали мне...
Мальчик идет туда, за барьер. И мы видим его лицо, бледное, помутнелое, широко раскрытые глаза полны тревоги, боязни... Так и кажется, что он вот-вот заплачет...
Он пытается повторить как можно громче то, что сказал председателю, но, окидываемый перекрестными недоброжелательными взглядами, что-то хрипит, смущается... {44} Председатель предлагает товарищу прокурора задавать вопросы. Тот крикливо и резко задает несколько вопросов. Мальчик кое-как справляется и отвечает... Выступает юнейший из гражданских истцов, не подававший доселе признаков жизни, господин Дурасевич, национальность которого неизвестна, но в публике говорят, что , он - еврей, и не только еврей, но член союза русского народа, ярый черносотенец и отчаянный юдофоб. Он сидит очень важно, развалясь, и делает вид, что именно от него зависит здесь все, что он так все отлично понимает, как никто, и если молчит, то только потому, что стоит ли ему ввязываться во все эти пустяки?.. Его дело впереди... Но печать отсутствия всякой мысли, так великолепно запечатленная самой матерью-природой на его деревянном лице, выдает с головой истинное положение вещей...
- А скажите-ка, свидетель, - цедит он, с расстановкой, сквозь зубы, окидывая мальчика таким взглядом, что так и кажется, что вот-вот он сейчас бросится с ним на кулачки... - А скажите, у вас было игрушечное ружье?
"Вот так загнул!- подумал я.- Вот он "настоящий" вопрос истинного блюстителя справедливости... Ай да юнейший!...
- Было, - лепечет мальчик совсем упавшим голосом. - Я его Андрюше подарил, мы дружили с Андрюшей, он попросил, а я подарил... - оживляется мальчик.
- Да-а... подари-и-л-и?.. Да...
- А голуби у вас были?.. Голуби были?.. - сердито и отрывисто переспросил он.
- Были...- пискнул мальчик.
- Вы их Андрюше продали?
- Продал...
- Сами купили за десять, а продали за сколько? За двадцать копеек?
- Да, - чуть не плача, выговорил этот маленький представитель семени Израиля и, вероятно, думал:- "Ну, кончено, пропал я! О, маммеле, о таттеле... Спасите меня!" - Вопросов больше не имею, - отрывисто отчеканил юнейший из стаи славных, гордо откинулся на спинку стула, вертя карандаш, с видом победителя посматривая на публику...
Тишина. Публика вздыхает, жалеет мальчика. {45} - И зачем так мучить ребенка? - говорит почтенная чиновница,-вот бессердечье...
В это время, как благодатный благовест, раздался мягкий, любовный, полный ободрения и ласки, голос дедушки к внуку, голос присяжного поверенного Карабчевского:
- Мальчик, вы любили голубей?..
- Любил...
- И что же, вы их купили или вам кто подарил их?..,
- Купил...
- Десять копеек дали?..
- Дал...
- Что же, они у вас долго жили?..
- Жили...
- Кормили их?
- Кормил...
- Покупали корм?
- Покупал...
- Ну, что ж, десять-то копеек прокормили?..
