Знакомьтесь - Балуев! - страница 34

Прошло несколько месяцев, Изольда узнала, что ее отец сблизился с Колесень и она ждет ребенка. Но он не хочет на ней жениться. Партбюро разбирало заявление Колесень. Отец ничего не мог сказать в свое оправдание, и ему записали выговор за безответственное отношение к женщине, хотя некоторые члены партбюро высказывали предположение, что Колесень подловила его: многие замечали, как она навязывалась ему, ждала конца смены, чтобы идти в поселок вместе.

Колесень стала преследовать Изольду. Она умоляла девушку воздействовать на отца, утверждала, что он ее любит, но не хочет жениться, потому что боится стеснить дочь.

Изольда сказала отцу, что получила от райкома путевку на строительство химзавода и скоро уезжает.

— Так, — протянул печально и растерянно Безуглов. — Раз комсомол решил послать, дело это окончательное и пересмотру не подлежит! Валяй! — Отвернулся и спросил: — Про то, как я влип, все знаешь?

Она молча кивнула.

— Некрасивый я человек оказался. Думал, во всем железный, а тут рыхлость обнаружил. Не хочу вот, а женюсь, раз уж потомство обнаружилось. Я перед ним ответчик. Погряз в суете. Корыто вот купил, чтобы его купать. — Произнес грустно и виновато: — Ты, Изольда, меня прости. Не довел я тебя до намеченной точки. Думал, сдам в вуз, а там полный стратегический простор откроется. Не довел, осекся. — В первый раз он назвал Изольду не Золушкой, а ее настоящим именем, которое она так не любила. И даже не заметил, как назвал. И это было самое ужасное, что он не заметил. И это было той болью, которая надолго осталась в ней. Чтобы не растравлять эту боль, она больше никому не рассказывала о себе. Она уже не могла делать это так просто, с достоинством, как делала, когда рядом был отец, радостно гордившийся ее мужеством.

Ощутив одиночество, она стала бояться одиночества…

Балуев съездил на стройку химзавода, оформил все документы уже после того, как зачислил Безуглову к себе на работу, и с великолепным душевным тактом больше никогда не возвращался в разговорах с ней к драматическому событию, с которого началось их знакомство.

Павел Гаврилович разыскал также Игоря. Беседовал с ним. Но вынес о нем нехорошее впечатление. У паренька было слишком раздражено самолюбие. Игорь так много говорил о себе, что Павел Гаврилович прервал его властно и холодно:

— Вот что, молодой человек. Я Безуглову в Сибирь отправил. Там газопровод гоним. Хотите, завтра к ней слетайте. У меня как раз хозяйственник туда в командировку едет.

— Но почему же завтра? — спросил Игорь. — Я не могу сразу так сорваться.

— Не можете? — сказал Павел Гаврилович. — Не надо.

— А вы мне лучше адрес Безугловой оставьте.

— Могу. Пиши. Земля. До востребования. Человеку.

— Я серьезно.

— Ты сам еще не человек и не серьезный, — грубо оборвал Балуев. — А станешь таким, мне напишешь. Только честно и про то, что я и ты знаем, тогда решу, давать тебе адрес или нет. Все будет зависеть от твоей аргументации. — И ушел, простившись не очень дружелюбно.

Безугловой он сообщил о встрече с Игорем кратко и неохотно.

— Этот парень сразу с солидным лицом на свет родился. Не решился на опрометчивый поступок — к тебе на самолете в Сибирь кинуться.

— Какая Сибирь, от химзавода всего двадцать километров!

— Что ты говоришь! — притворно удивился Балуев. — Значит, спутал, другую дивчину в Сибирь послал, не тебя. Так что же, сообщить об ошибке? Сказать, что ты к нему, выходит, ближе находишься?

— Не надо, — попросила Безуглова.

— А когда надо будет, скажешь мне? Даешь слово?

— Даю.

— Он думает, и ты думай, — посоветовал Павел Гаврилович. — А на досуге — я про вас обоих. Не возражать?

— Пожалуйста, — тихо произнесла Изольда и потупилась. — Я отцу письмо послала. Написала, что все хорошо у меня.

— И правильно, — обрадовался Балуев. — Коллектив у нас самый передовой на всей трассе. Пускай знает.

Павел Гаврилович как–то сказал жене, смеясь:

— Иду по улице Горького, вдруг кто–то шлеп меня по плечу. Оглядываюсь — старичок. Ухмыляется, физиономия лиловая. «Здорово, говорит, Пашка». Смотрю, шуба с бобровым воротником. Шапка пирожком, серый каракуль. Щурюсь: что за тип? А он: «Ты что ж, подлец, забыл, как я тебе свои выходные портки ссужал, когда ты за Дуськой ухаживал?» Колька Снигирев! Гляжу и думаю: ведь мы с ним однолетки. А он уже полностью оформился в старикашку. По носу только и узнал. Нос у него всегда солидный был. И на жратву чуткий. Стоит кому–нибудь в общежитии сало на сковородку бросить, он уже тут как тут. Обвинит в индивидуализме и на еду наваливается. «Обжорство, говорит, наследие капитализма, с ним надо бороться беспощадно, и коллективными действиями». А свой паек на базаре продавал. Правда, библиотеку скопил себе тогда порядочную.