— Я со всеми вежлив, — возразил начальник отдела кадров и пообещал: — Учту ваши указания по линии торжественности. В процессе оформления и формулировку поздравления продумаю.
— Именно, — согласился Павел Гаврилович, — думать — это каждому полезно.
Во время бесед со вновь поступающими рабочими своего возраста Балуев обнаруживал по всем вопросам самую обширную осведомленность и неотразимую проницательность. Вел он эти беседы уверенно и страстно.
Но вот когда приходили молодые ребята прямо со школьной скамьи, тут Павла Гавриловича охватывало жадное любопытство. И при всей своей житейской мудрости ему не всегда удавалось сразу понять их, проникнуть к ним в душу, составить для себя отчетливое, ясное представление. Внешне он сохранял начальническую самоуверенность, но частенько чувствовал, что она покидает его.
Вот, например, Виктор Зайцев явился к Павлу Гавриловичу в берете и габардиновой куртке на «молнии». В одной руке туго набитый портфель, в другой — стопка книг, перевязанная брючным ремнем.
Павел Гаврилович, предвкушая сладостную, увлекательную беседу, добродушно попросил:
— А ну, покажи, дружок, что это у тебя за такая походная библиотека. Может, что–нибудь почитать одолжишь? — и потянулся к книжной стопке.
Но паренек поспешно отодвинул книги ногой и сказал неприязненно:
— Для вас тут ничего интересного.
— Это почему же? — удивился Павел Гаврилович.
— А так, — ответил Зайцев, — не интересно вам. — И снисходительно объяснил: — Тут астроботаника.
— Ты что же, астрономом собираешься стать?
— Никем я не хочу стать, — обиделся Зайцев. — Просто интересно мне, и все.
Балуев оглядел Зайцева с ног до головы:
— Что же ты на стройку таким франтом явился? Или, может, у тебя спецовка в портфеле?
— Я полагаю, — заявил гордо Зайцев, — на производстве люди не обязательно должны надевать грязные лохмотья. Аккуратная внешность рабочего должна соответствовать технике, к которой он приставлен.
— А ты разве уже рабочий?
— Если примете, значит, буду рабочим.
— Ты что же, сразу к нам после школы?
— Нет.
— Где же болтался?
— По домашнему хозяйству, — шепотом произнес Зайцев. У него внезапно побледнели щеки, покраснел лоб, а губы дрогнули. — Мама наша умерла, отец сразу женился, а мы от него из–за мамы отказались, стали сами без него жить, одни. — Он вдруг вздохнул, захлебнулся воздухом.
— Ты извини меня, Витя, — попросил Балуев. — Я ведь не знал про это, может, не станем больше разговаривать, прямо оформим тебя, и все?
— Нет, зачем же! Я скажу, раз вы спросили, — упрямо продолжал Зайцев. — Я ведь не только братишкам обед готовил, квартиру убирал, но и воспитывал их, как нас мама воспитывала. Меня домоуправ в истопники взял в ночную смену. Потом я электромонтером по квартирам подрабатывал — в школе физикой интересовался, электроприборы людям ремонтировал и даже холодильники.
— Молодец!
— Неправда! — вдруг горячо сказал Зайцев. — Это неправда. Я ведь от злости на отца от его денег отказывался и братишкам велел с ним не встречаться.
— Отец у тебя плохой, что ли?
— Нет, он ничего, он даже как–то меня на улице ждал и деньги на землю бросил, когда я их взять не захотел.
— Так чего ж ты так его прижал и отверг? Жизнь, она штука трудная. Ну, женился он. Отцом–то все равно тебе остался.
— Мама у нас всегда очень больная и нервная была. Она с ним часто ссорилась, это верно. Но, знаете, ведь он с ней вместе в партизанах был. Она из отряда только потому на самолете улетела, что я должен был родиться. И даже не все ордена из–за этого получила. Она же там, когда они вовсе еще женой и мужем не были, рекомендацию в партию ему дала. Он сам меня за грубость к маме, ну, даже бил. Святая, говорил, она у нас, самая наилучшая.
— Ну и правильно.
— А тогда зачем на другой женился? И с нами даже не посоветовался. Разве мы это терпеть будем?
— Может, она, эта новая, тоже ничего, хорошая.
— Ну как вы не понимаете?! — уже раздраженно пожал сухонькими плечами Зайцев. — Здесь вопрос принципиальный. Мы и без вас понимаем, что это главным образом в старой детской литературе мачеха обязательно традиционная злодейка. Наша — обыкновенная советская женщина, и даже скромная. Она извинения у нас просила. Ну, мы, конечно, уклонились с ней беседовать.
