— Тэк-с, — подводит итог потрошитель с дипломом. — Нам, пожалуй, делать здесь больше нечего.
— О да, абсолютно нечего! — с восторгом подхватывает судья. — И да поможет вам бог, — напутствует он санитаров. Я дергаю инспектора за рукав.
— Послушай, Пуча, скажи им, что задержишься с нами. Поедешь в нашей машине.
Выслушав подчиненного, Родриго пожимает плечами, одарив нас напоследок взглядом, полным тщательно отработанного презрения. Кортеж наконец трогается. Впереди — судейский лимузин, за ним следует «Оживиловка», в арьергарде — полицейский патруль. Общество полицейских разделил арендатор как главный свидетель печального происшествия.
— Чем обычно заняты сыщики, оказавшись на месте преступления? — интересуюсь я у Пучадеса.
— Ну, для порядка ищут некоторое время следы. Ничего не обнаружив, плюют на это дело и идут в ближайший кабак — отвести со спокойной совестью душу.
Мы тотчас приступаем к первой части ритуала. Особенно усердствует Пучадес, трусцой исследующий злополучный коровник.
— Ну чего ты тут копаешься? — не выдержав наконец, подталкивает он меня к выходу. — Или и впрямь ищешь что-нибудь?
— Да. Оборотный крест.
Для инспектора это — полная абракадабра, и ничего не остается, как рассказать ему о нашей находке в Старом Квартале.
— Выходит, убийца свой автограф оставил? — оживляется Пучадес.
— Похоже, да. А вот здесь я что-то не вижу… Если это маньяк, он во всем должен быть пунктуален.
— А разве не мог его вспугнуть некстати заявившийся сюда арендатор? — подает Суси свою версию.
— Вот именно, арендатор… А ну-ка, Пуча, расскажи нам еще что-нибудь об этой девочке.
— Так я уже говорил… Ну, значит, сиротой ее приютила чета этих фермеров, как их… Ага, Касахустов. Скучно им стало, когда дочка замуж выскочила и дала с муженьком деру в Барселону, вот и взяли девочку у монашек — на воспитание, и была она здесь вроде прислуги. А этот арендатор, говорят, втрескался в нее по уши — так и ходил по пятам. Еще бы, такой лакомый кусочек, да не отпробовать…
— То-то, я ведь к тому и веду. Глянь-ка сюда!
Следы чьих-то громадных ступней резко выделяются среди множества оттисков наших подошв. Особенно четко они обозначились в навозной жиже, размазавшейся у входа.
— Кому же это в голову придет ночью босиком шастать? — задался шарадой наш фараон.
— Думаю, убийце.
— Ты на что намекаешь?
— На то, Пуча, что девицу вполне мог прихлопнуть и арендатор.
— Ну ты даешь, парень! — Пучадес даже облизывается от удовольствия. — А он, значит, у нас в кармане… Вот это ловко! Кстати, как тебе такое в голову-то пришло — его заподозрить?
— Следы босых ног… И потом — рана. Ты же сам говорил, что по горлу полоснули скорее всего серпом. Значит, так, Пуча: мужик остается жить вдвоем с этой девицей, день ото дня распаляясь все пуще, пока одним прекрасным вечером не решается пойти следом за ней в хлев, куда она отправилась поухаживать за своими буренками. Там он на нее накидывается, она не уступает, и насильник хватается за серп… Но вот до него доходит наконец ужасный смысл происшедшего. Что делать, что делать?! Как замести следы… И вдруг — о, эврика! — ему приходит идея свалить всю вину на знаменитого вампира.
— Стоп, стоп… — настораживается Пучадес. — Эврика, говоришь? Что за баба такая, почему не знаю?
— Справишься на досуге в толковом словаре, — перевожу я дух. — В моей версии есть закавыка и посерьезней…
— Час от часу не легче, — Пучадес не на шутку встревожен таким оборотом дела, уже, казалось, сулившего ему блестящие перспективы.
— Как этот тип мог узнать о вампире, если ни одна газета и словом не обмолвилась по этому поводу?
Облегченно вздохнув, инспектор с торжествующим видом потирает ладони:
— А очень просто. Откуда тебе было знать, что этот незадачливый убийца — его, кстати, Фиделем зовут, — приходится племянником этому… Ну как его… Кличка у него еще чудная такая… Ну да, Похлебке!
— Тому бродяге, что обнаружил первый труп?
— Так точно-с. Бьюсь об заклад, что племяш навестил его в женском монастыре, и хотя мы этому дерьмовому пьянице строго-настрого наказали помалкивать, он, ясное дело, раскололся Фиделю по пьянке… Нет, Буэнавентура, ты просто уникум!
