Она прошла в комнату и открыла тетрадь, в которую еще год назад начала записывать свои сны –– так и есть –– этот сон повторялся много раз, причем в точности до ощущений. Саша захлопнула тетрадку, не на шутку встревоженная состоянием своей психики, выдающей, черт знает что, и увидела, что время уже полвосьмого.
Макс, услышав хлопок двери на площадке, вскочил, сунул ноги в брюки и прошел на кухню. Весь двор, как на ладони: чугунный забор с разваливающимися каменными столбами, детская площадка, скамейки и дорожка, ведущая к проспекту. Девушка поежилась, застегнула джинсовую курточку под горло и быстрым шагом направилась со двора, вышла в арку, свернула направо, к остановке.
–– Опять ее провожаешь?! –– женщина за его спиной с грохотом опустила сковороду на плиту,–– Что ж это делается! Господи! Наваждение просто какое-то! Морок! Приворожила она тебя, что ли? Вот и ходишь, и ходишь.. Да такая ли тебе нужна, Максим? Ты глаза-то открой! Ведь смотреть не на что: ни кожи, ни рожи, зарплата –– гроши, в приданное –– муж-наркоман да разбитая квартирка! Оно тебе надо?
–– Хватит, мама.
–– ‘Хватит’! Нет, не хватит! Ты когда мать слушать начнешь? Я что враг? Я ведь добра желаю –– знаю, что говорю. Ты там был, не знаешь, что здесь творилось. Да я трижды себя прокляла, что сюда поменялась. Что день, что ночь: пьянки, драки, музыка, крики. Ведь никому покоя не было…
–– Она-то причем?
–– Так ее квартира-то!! Ее муж!! А мужики? Да я баб сроду не видела, только парни и ходили. К кому, спрашивается?!
Максим насмешливо посмотрел на мать: не объяснишь пожилой женщине, что такое гей. Не поймет и не поверит. У этого поколения воспитание и мораль крепко партией родной зацементированы –– секса нет, а у кого есть –– тот падший человек.
Парень качнул головой и полез в холодильник за колбасой.
–– Куда?! А ну на место! –– скомандовала мать. –– Нечего желудок себе сухомяткой портить, и так покалеченный. Сейчас омлет будет. Чай, вон, пока налей. На сутки сегодня?
Парень кивнул и сел за стол. Через пару минут завтрак стоял перед ним. Женщина села рядом, подперла щеку ладонью и вздохнула:
–– Смотрю на тебя и сердце радуется: красавец ты у меня, ладный да сильный. Одно плохо: что ж тебя вечно на убогих тянет? То за Толю Стрижа вечно заступался, … теперь вот эту привечаешь. Ну, зачем она тебе, сынок? Разве мало хороших девушек вокруг вьется? Катюшу вон возьми с первого этажа: умница, коса с кулак, хозяйственная, вежливая, в институте учится, юристом будет, –– этот факт, видимо, особое уважение у женщины вызывал: она качнулась к сыну, заглядывая в лицо, –– понял, что сказала? Нет, не понял, глянул вскользь и опять в тарелку уткнулся. Галина Анатольевна понизила голос и чуть не до столешницы для убедительности склонилась. –– Знаешь, сколько Мария Михайловна за институт платит? Тридцать тыщь! Эта ж какая уйма денег?! Богатые.
Парень отодвинул тарелку, выпил залпом чай и, буркнув ‘спасибо’, пошел в свою комнату одеваться. Галина Анатольевна так и не поняла: слышал ее сын или нет, потому за ним двинулась, продолжая внушение:
–– Тебе ведь годов-то уж сколько? 32! А до сих пор не женат. Не дело, сынок. Мне б внуков понянчить, стара совсем, боюсь не дождусь. А хочешь, я тебя познакомлю? На работе у нас хорошая женщина есть, душевная…
–– Мама! –– парень застегнул наплечную кобуру и укоризненно покачал головой, глядя на женщину.
–– Ну что, ‘мама’?! Что?! Добра ведь хочу! Что ты в этой шалопутной нашел?! Что привязался-то?! Алкашка, наркоманка…
–– Хватит! –– глаза Максима предостерегающе сверкнули. Женщина смолкла и обиженно поджала губы. Парень накинул пиджак и только тогда сообщил:
–– Ты ее совсем не знаешь. Не суди.
К входной двери пошел.
–– Конечно, не знаю! Как же! Да все на моих глазах! Притон здесь устроили, ‘малину’! Мало тебе досталось?! Хочешь, чтоб еще наркоман ее тебя порезал или дружки ее уголовные?! –– понеслось ему в спину. Максим, не останавливаясь, взял барсетку и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Галина Анатольевна вздохнула, подумала и, заплакав с досады, пошла пить корвалол.
