Синьор Почако не лёг спать и не стал прикладывать горький перец к больной пояснице. Отодвинув на стене циновку, он отпер скрытую за ней дверь в маленькую заднюю комнату без окошек. Там стоял стол, обтянутый клеёнкой, в стекляном шкафчике сверкал хирургический инструмент и лежал обруч из лёгкого металла. Из того же шкафчика он достал тёмную бутылку с готическими буквами на этикетке и шёпотом сказал:
— Ты выпьешь сегодня, Карл Гроте, если первый опыт будет удачен!
Гроте тоже думал в этот поздний час о Карьяте: «Наглая дикарка. Место её в прежние времена на плантациях или в солдатском кабаке, а теперь, видишь ли, этой девке дают квартиру с удобствами, словно она важная персона. Все эти цветные недавно дохли с голода, понятия не имели о мыле…» Как давно он не имел возможности понежиться в ванне и едва ли будет иметь когда-нибудь. Он больше не войдёт в свою виллу под Дрезденом, где красивые и душистые клумбы с розами и так тенисты старые буки. Никогда!
Гроте надел на голову обруч из лёгкого металла, прошёл в переднюю комнату и, погасив свет, сел у открытого окна. Лицо его напряглось, губы подёргивались.
Не прошло и получаса, как на улице послышались крики и причитания женщин, к дому старого Рика подкатили две машины.
Гроте снял обруч, обтёр вспотевший лоб и, подойдя к зеркалу, чокнулся рюмкой со своим отображением:
— Прозит, Карл!
Как только Карьята с Лопе отошли дальше от дома, он взял девушку за руку:
— Погуляем на берегу. Соскучился по тебе, а на фильм пойдём завтра.
— Как же с билетами, Лопе?
— Пусть пропадают! Послушай, мы собирались пожениться в феврале, а сейчас уже апрель кончается, и ты, наверняка, ничего деду не сообщила! Засыхаю от тоски, если не вижу день. Когда же?! На всё готов для тебя!
— Для начала, — засмеялась Карьята, — нарви свежих цветов, мой совсем завял, — она вынула из волос красный цветок и положила на ладонь Лопе.
— Нарву с самой верхушки!
— О, дедушка говорит, что до верхушки нужно добираться целый час — мне будет скучно так долго ждать.
Гигантское тюльпановое дерево, под которым они стояли, светилось в темноте бледно-зелёными цветами. Лопе подпрыгнул, ухватился за нижнюю ветку, подтянулся на руках и взобрался на дерево. Он лез всё выше и выше, рвал и складывал за пазуху цветы, похожие на мелкие бледные розы. Карьята осталась далеко внизу, скрытая листвой, и вдруг Лопе услышал её испуганный голос:
— Почему ты такой странный? Что ты делаешь, Лопе! Мне больно…
Обдираясь о ветки, Лопе скатился вниз по стволу и спрыгнул на землю.
Раскинув руки, девушка лежала на спине. Из глубокой раны на шее струилась кровь, залитое ею платье почернело. Девушка была без сознания. Лопе поднял её на руки и побежал к дому старого Рика.
Соседи вызвали полицию и машину медицинской помощи. Осмотрев Карьяту, врач сказал, что помощь уже не требуется — она мертва. Острым предметом, скорее всего ножом с узким лезвием, перерезана сонная артерия.
Карьяту увезли в морг, а Лопе — в полицейское управление. Инспектор полиции сразу же допросил его, но парень был в шоке и только твердил:
— Зачем я полез на дерево?! Зачем я это сделал?! Не верю, что она мертва, неужели ничего нельзя сделать?
— Вы поссорились? — спросил инспектор.
— Нет, нет, мы собирались пожениться… Зачем я оставил её одну!
— Хорошо, — сказал инспектор. — Продолжим после заключения экспертов.
— Она разговаривала вроде со мной, а я был далеко наверху!
— Ты думаешь, убил кто-то похожий на тебя?
— О! — только стонал Лопе. — Зачем я оставил её одну!
После осмотра места преступления экспертиза установила: в тот поздний вечер под деревом находилось двое — Лопе и Карьята. Лопе арестовали: все улики были против него.
А через день рядом со своим домом был убит мальчик. Мать послала отнести кусок пирога бабушке, живущей напротив. Едва мальчик вышел за калитку, она услышала, что он что-то говорит бабушке, и решила, что та сама направляется к ним. Следом раздался короткий крик, мать выбежала на улицу и увидела сына, лежащего с перерезанным горлом.
Было установлено: бабушка в это время была в гостях у своей приятельницы.
