— По-любому, — заговорил он снова, — в Кирине сочетаются черты оленя, быка, волка и еще хрен знает скольких зверей. Такое рисовать — до черта ж времени и сил уйдет.
— Но я только это и хочу. Пожалуйста, Шиба-сан! Ну, может, если так уж сложно, ты мне хоть временную тату нарисуешь? — умоляю его.
Шиба-сан, с видом весьма раздраженным, прищелкнул языком и проворчал:
— Ладно, в таком случае — сделаю.
— ДА!!! Спасибо, Шиба-сан!
— Я тебе такую временную нарисую — она долго продержится. А что на фоне хочешь?
Я немножко подумала, потом опять по-быстрому проглядела образцы.
— Вот. — Я постучала ногтем по рисунку. — И очень хочу скомбинировать все с драконом, как у Амы.
Шиба-сан взглянул на дракона. Пробормотал:
— Ясно… — похоже, больше самому себе, чем мне. — Я впервые Кирина делать буду, так что мне, наверно, и самому легче — с чем-нибудь привычным его скомбинировать.
— Хочу примерно такого же размера, как у Амы, и еще — чтобы было прямо на спине. Сколько мне это будет стоить?
Он делает вид, что раздумывает, выдерживает театральную паузу и наконец говорит:
— Хм-м… как насчет… трахнуться разок? — Говорит — и смотрит на меня искоса.
— Только и всего? — посылаю ему насмешливый взгляд. Он впился в меня глазами — садизм, дремлющий внутри, рвется на свободу.
— Раздевайся, — приказывает он.
Так. Встаю. Платье без рукавов, мокрое от пота, липнет к телу. Опускаю молнию. Чувствую спиной прохладный сквознячок. Позволяю платью соскользнуть на пол. Он оглядывает меня с головы до ног, на лице — полное отсутствие интереса. Потом говорит:
— Ты чертовски худая. Знаешь, если после татуировки поправишься, кожа растянется, жуткий видок будет.
Стаскиваю лифчик и трусики, тоже насквозь пропотевшие. Скидываю босоножки-сабо. Сажусь на кровать.
— Не проблема, — отвечаю. — Я за столько лет ни разу не поправилась.
Шиба-сан давит сигарету в пепельнице. Подходит к кровати. Прямо на ходу расстегивает ремень. Останавливается у края кровати. Правой рукой резко толкает меня навзничь, ладонью касается моей шеи. Пробегается пальцами по венам. Усиливает хватку, пока гладкие кончики пальцев не впиваются в мою плоть. И все это — стоя, глядя на меня сверху вниз. Вены на правой руке вспухают, выступают под кожей. Мое тело уже требует воздуха. Начинаю биться. Лицо сводит, шея словно вот-вот сломается. Он шепчет:
— Мне это нравится. Видеть, как тебе больно… у меня от этого стоит.
Шиба-сан отпускает мое горло. Стаскивает штаны вместе с боксерами. У меня еще в ушах звенит и голова кружится, а он уже забирается на кровать. Коленями прижимает мои плечи. Членом упирается мне в губы. Лицо мое — в обрамлении драконов, пляшущих у него на бедрах. Беру его влажный член в рот. Замечаю, как пахнет его тело. Мне из всех времен года больше всего летом сексом нравится заниматься. Наверно, все дело как раз в этом запахе пота — резком, приторном, аммиачном. Шиба-сан смотрит на меня без всякого выражения. Хватает меня за волосы, дергает в жестком ритме, трахает мое лицо. Он еще пальцем до меня не дотронулся — а я понимаю, что уже теку. Надо же, думаю, удобно-то как!
Он отводит бедра. Спрашивает:
— А Ама тебя как имеет?
— А как вообще люди этим занимаются?
Шиба-сан пожимает плечами. Переводит взгляд на свои штаны. Вытаскивает ремень. Связывает им мне руки за спиной.
— И не осточертевает тебе?
— Да не особо так. Я прекрасно могу кончить и при обычном сексе.
— Это ты к тому, что думаешь — я не могу?
— А что — можешь?
— Не могу.
— А все потому, что ты — псих и садист!
Он смеется:
— Зато я еще и с парнями трахаюсь, к твоему сведению. У меня размах — ого-го какой!
Он говорит — а я немедленно представляю себе, как он Аму трахает. Думаю — как красиво, наверно, это было! Шиба-сан берет меня на руки (руки у него худые), опускает на пол. Садится на кровать. Правой ногой надавливает мне на лицо. Один за другим, начиная с большого, обсасываю его пальцы, потом вылизываю ступню, пока во рту совсем не пересыхает. Шея уже болит — ведь я же приподнимаюсь, а руками опереться не могу. Шиба-сан снова вцепляется мне в волосы. Подтягивает лицо вверх. Должно быть, сейчас я смотрю на него невидящими глазами… На его члене под кожей вздуваются вены. — Ты мокрая?
