Может быть, в самом деле со всеми что-то стряслось?.. Нет, слишком невероятно и фантастично. Впрочем, все возможно в такой фантастичный вечер. Майлз вернулся к реальности:
— Нельзя ли нам как-нибудь выяснить, почему тут никого нет? Нельзя ли позвонить кому-нибудь по телефону?
— Уже позвонила!
— Кому?
— Доктору Феллу, почетному секретарю, но никто не ответил. Профессор Риго сейчас пытается дозвониться до президента, судьи Колмена.
Однако профессору Риго, как видно, не удалось связаться с президентом «Клуба убийств». Дверь шумно распахнулась, и появился он собственной персоной.
Жорж Антуан Риго, профессор французской литературы в Эдинбургском университете, был невысок и грузен, но по-кошачьи быстр и ловок, в одежде небрежен и даже неряшлив — от криво повязанного галстука и лоснящихся рукавов темного костюма до сбитых каблуков нечищеных ботинок. Волосы, обрамлявшие лысину, выглядели неестественно черными, как и смоляные усики на фоне румяных щек. По натуре профессор Риго был необычайно экспансивен и смешлив, золотой зуб то и дело озарял блеском его веселую улыбку.
Но теперь ему явно было не до веселья. Узкая оправа очков и черные усики, казалось, вибрировали от негодования. Голос звучал хрипло и резко, его английский был почти безупречен. Он поднял руку ладонью кверху.
— Пожалуйста, помолчите, — начал он.
У стены, на мягком стуле, обитом розовым шелком, лежали темная фетровая шляпа с обвисшими полями и толстая трость с изогнутой ручкой. Весь вид профессора Риго говорил о переживаемой им трагедии.
— Не один год, — продолжал он, глядя на шляпу, — меня умоляли прийти в этот клуб. Я отвечал: нет, нет и нет, я не люблю газет, терпеть не могу газетчиков. «Не будет никаких газетчиков, — уверяли меня, — никто не разгласит вашу историю». «Вы мне обещаете?» — спрашивал я. «Да!» — говорили мне. И вот я приехал из Эдинбурга. Я не смог достать билет в спальный вагон из-за каких-то там «льгот». — Он выпрямился и потряс в воздухе короткой толстой рукой. — Это слово «льготы» дурно пахнет, это не для честных людей!
— Абсолютно согласен, — с жаром подтвердил Майлз.
Профессор Риго несколько умерил пыл и уставился на Майлза темными глазками, гневно поблескивавшими в тонкой оправе очков.
— Вы согласны, мой друг?
— Вполне.
— Очень мило. Вы…
— Нет, — ответил Майлз на его немой вопрос, — я не член клуба. Меня сюда пригласили. Мое имя — Майлз Хеммонд.
— Хеммонд? — повторил профессор Риго и взглянул на Майлза с живым любопытством. — Вы — не сэр Чарлз Хеммонд?
— Нет. Сэр Чарлз Хеммонд — мой дядюшка. Он…
— Совершенно верно! — Профессор прищелкнул пальцами. — Сэр Чарлз Хеммонд скончался. Да, да, да! Я читал в газетах. У вас есть сестра. Вы с сестрой унаследовали библиотеку.
Майлз заметил, что Барбара Морелл смотрит на них с растущим удивлением.
— Мой дядя, — объяснил ей Майлз, — был историк. Много лет он прожил в небольшом доме в Нью-Форесте и собрал тысячи книг, которые загромоздили несколько комнат. По правде говоря, я за тем и приехал в Лондон, чтобы найти толкового библиотекаря, который бы привел в порядок эти книги. Доктор Фелл пригласил меня в «Клуб убийств»…
— Книги! — шумно вздохнул профессор Риго. — Ох, какие там, наверное, книги!
Новое волнение словно паром распирало его: грудь вздымалась, лицо побагровело.
— Этот Хеммонд, — объявил он с пафосом, — был великий человек! Он был любознателен невероятно! Он был ненасытен! — Профессор Риго с нажимом повернул кулак, будто вставляя ключ в замок. — Он досконально изучал предмет! Я отдал бы полжизни, чтобы покопаться в его книгах, я отдал бы… Однако я забыл, что оскорблен и разгневан! — Он тряхнул своей шляпой. — Я ухожу.
— Профессор Риго! — вдруг нежно окликнула девушка.
Майлз Хеммонд, чутко улавливающий колебания людских настроений, заметил едва ощутимую перемену в своих собеседниках. Во всяком случае, что-то изменилось в их манере поведения, и, как ему показалось, именно тогда, когда он упомянул о доме своего дядюшки в Нью-Форесте. Но ничего определенного он сказать не мог и был готов поклясться, что это ему померещилось.
Однако когда Барбара Морелл вдруг умоляюще сложила руки и заговорила, в ее голосе слышалось явное волнение.
