Зловещий гость - страница 8

, прибавил, что моя дочь не Турандот. При этом я деликатно дал ему понять, что, хотя нас и нельзя назвать стариками, но все-таки мы далеко не юноши, и потому идея внезапно влюбиться в кого-нибудь по портрету кажется мне немного странной. Тогда он поклялся мне всей душой, что такое не редкость для представителей его нации и что он действительно полюбил Анжелику и всерьез просит ее руки. Вот почему граф посетил наш дом. Он уверяет, что наша дочь к нему хорошо расположена, и вчера обратился ко мне с формальным предложением. Что ты на это скажешь?

Последние слова полковника испугали его жену.

– Боже! – воскликнула она. – Как! Отдать нашу Анжелику? Ему? Совершенно чужому человеку?

– Чужому? – переспросил полковник, нахмурившись. – Ты называешь чужим того, кому я обязан честью, свободой и, может быть, даже жизнью? Я признаю, что по возрасту он, пожалуй, не совсем пара нашей голубке, но он хороший человек и притом богатый, очень богатый.

– И ты хочешь, – возмутилась полковница, – решить все сам, даже не спросив Анжелику, которая, может быть, вовсе не разделяет чувств графа, как он это себе вообразил?

Полковник, побагровев, вскочил со стула.

– Разве я, – вскрикнул он, сверкая глазами, – когда-нибудь давал тебе повод считать меня дурным отцом? Отцом-тираном, готовым выдать дочь за первого встречного? Поумерь-ка свой пыл! Заметь, Анжелика вся обращается в слух, стоит только графу заговорить. Она смотрит на него благосклонно, охотно позволяет ему брать себя за руку и краснеет, когда он ее целует. Для неопытной девушки такое поведение – явный признак симпатии. А что касается всяких там романтических затей, которые вы, женщины, так любите, то чем их меньше, тем лучше!

– Мне кажется, – возразила полковница, – что сердце Анжелики не свободно, хотя сама она об этом еще не догадывается.

– Как так? – воскликнул полковник, вконец рассердившись.

В эту самую минуту дверь вдруг отворилась, и в комнату с милой улыбкой вошла Анжелика. Полковник, мгновенно успокоившись, подошел к дочери и поцеловал ее в лоб. Взяв девушку за руку, он усадил ее в кресло и сам расположился подле нее. Без лишних предисловий он завел речь о графе, его благородной внешности, уме, образе мыслей, а затем спросил, что о нем думает Анжелика. Та ответила, что сначала граф произвел на нее очень неприятное впечатление, но потом все это забылось, и теперь она с большим удовольствием беседует с ним.

– Ну, если так, – воскликнул полковник радостно, – то мне остается только благодарить Бога! Знай же, что граф страстно любит тебя и просит твоей руки. Надеюсь, ты ему не откажешь!

Едва полковник проговорил эти слова, как Анжелика, внезапно побледнев, лишилась чувств. Полковница, бросившись к ней, успела бросить укоризненный взгляд на мужа, который, совершенно раздавленный, безмолвно смотрел на бледное лицо своей дочери. Очнувшись, Анжелика осмотрелась вокруг, и вдруг слезы потоком хлынули из ее глаз.

– Граф! – всхлипывала она в отчаянии. – Выйти за страшного графа! Нет-нет! Никогда!

Оправившись от потрясения, полковник, стараясь быть как можно ласковее, спросил дочь, отчего же граф так противен ей. На это Анжелика ответила, что, когда отец сообщил ей о чувствах графа, она вдруг с ужасающими подробностями вспомнила тот страшный сон, который приснился ей четыре года назад, в канун дня рождения. Проснувшись, бедная девушка помнила только то, что сон был страшный, но никак не могла припомнить, что именно ее так напугало.

– Мне снилось, – говорила Анжелика, – что я гуляю в прекрасном саду, где растет множество цветов и деревьев. Я остановилась перед одним из них – с темными листьями и большими, распространявшими прекрасный аромат цветами, похожими на сирень. Ветви его простирались ко мне до того грациозно, что я не смогла преодолеть желания отдохнуть в его тени и, словно ведомая какой-то невидимой силой, опустилась на мягкий дерн. Вдруг какие-то чудные звуки раздались в воздухе: казалось, набежавший ветерок не шелестел листвой, а заставлял деревья издавать протяжные стоны. Неизъяснимое страдание и сожаление внезапно охватило меня, и в следующий миг я ощутила, как раскаленный луч пронзил мне сердце. Крик ужаса, замерев в стесненной груди, разрешился лишь тяжелым вздохом.