Неожиданно на горизонте замаячило что-то черное, а ветер донес резкий, тревожный запах. Молодой воин весь напрягся, учуяв этот столь знакомый ему аромат степной беды. Гарь! Похоже, что впереди лежало разоренное и выжженное дотла кочевье. Выхватив из ножен обоюдоострый кхитайский меч, Таргитай пустил коня галопом.
Вскоре взору юноши предстала печальная картина: несколько черных пепелищ, оставшихся на месте стоявших кругом шатров. Рядом лежали давно остывшие трупы. Причем над телами, похоже, основательно поработал какой-то злобный и невероятно жестокий враг. И, судя по ранам, оставленным на трупах, враг этот не был человеком.
Вырванные куски плоти. Обезображенные тела. Раздавленные всмятку черепа. Лишь у одного из покойников чудом уцелело лицо: это был коренастый мужчина лет сорока, в одежде из беличьих шкурок, широких шароварах и войлочных сапогах. На голове его красовалась остроконечная войлочная шапка, отороченная лисьим мехом, похожая на те, что носят гирканцы, но на этой сразу же бросались в глаза по-чудному прикрепленная сзади пара лисьих хвостов. Широкое, смуглое, чернобровое лицо убитого было неестественно запрокинуто — и немудрено, ибо голова была почти отделена от туловища жуткой рваной раной, зиявшей на месте горла. На лице обладателя хвостатой шапки застыло выражение смертельного ужаса.
Тлен уже коснулся мертвецов, но удивительное дело, ни одной мухи не вилось над ними, и, ни один охотник до падали — будь, то шакал, волк, ворон или стервятник — даже не приблизился к трупам. Словно само место это было проклятым.
Трупов было не так уж и много, не больше десятка, в то время, как в погибшем кочевье явно обитало большее количество людей. Причем все до единого тела были мужскими. Следовательно, рассудил Таргитай, успокаивая дрожащего коня, женщины, дети, подростки и уцелевшие мужчины уведены в плен некими злобными монстрами. В том же, что нападение совершили не люди, Таргитай и не сомневался.
Он стал внимательно изучать следы, надеясь встретить отпечатки раздвоенных копытцев или трехпалых ступней рептилий, — вещий сон все не шел у него из головы. Но, кроме слабых очертаний подошв войлочных сапог, он ничего не увидел. Неведомый враг не оставил следов на земле!
В бессильной ярости Таргитай воздел голову к Вечному Небу, и с уст его уже готовы были сорваться самые страшные проклятия, обращенные к богам, этим равнодушным небожителям, спокойно взиравшим на творимые внизу злодеяния… И, словно в ответ на его немой упрек, с неба донеслись странные звуки — то ли вороний грай, то ли чей-то злорадный хохот. Женский хохот, который мог принадлежать только ведьме.
Таргитай в изумлении всмотрелся в небо, и его зоркие глаза уловили где-то далеко, у самых облаков, едва различимые в лучах солнца смутные точки. Точно птичья стая кружила над местом кровавого побоища.
Точки стали заметно расти в размерах, приобретать определенные очертания, приближаясь к земле. Наконец синеву небосклона прочертил клин ритмично взмахивающих мощными крыльями крупных птиц, гусей или лебедей. Уже явственно виднелись изогнутые длинные шеи, сверкала на солнце белизна оперений… Но было что-то неправильное в этих птицах, что-то зловещее и пугающее. Через пару мгновений Таргитай понял, что именно.
Пернатые существа опустились совсем низко, одно из них неожиданно устремилось к нему, и юноша в ужасе узрел в ореоле развевающихся волос искаженное ненавистью и хищной злобой лицо с раскосыми, пылающими глазами, вывернутыми наружу ноздрями, волчьим оскалом разверстой пасти, из которой высовывался раздвоенный змеиный язык. Крылатая дева летела прямо на него, вытянув вперед жилистые длинные руки, украшенные острыми, кривыми когтями.
— О, Папай-громовержец! — выдохнул Таргитай, выставляя вперед свой меч. — Девы-Лебеди!
Так вот какой враг опустошил эти земли! Страшные Девы-Лебеди, крылатые гарпии, наводившие ужас на жителей севера! Создания, о которых даже бывалые гирканские купцы рассказывали шепотом, сотворяя при этом знаки, отвращающие демонов!
Ну что ж, Таргитай не будет покорно ждать, пока крылатая девица сама подлетит к нему и вопьется в плоть своими когтями-кинжалами. Он видел, какие раны оставляют легкокрылые красавицы, и мог лишь уповать на крепость кованных искусными агадейскими мастерами доспехов, носивших гордое название чешуя Нергала. И еще на свою резвость и воинское мастерство.
