Изучая странное поведение французских крестьян, которые продолжали травиться, уже, казалось бы, зная о вреде спорыньи, профессор Феррьер задается вопросом: не стоят ли за этим ее галлюциногенные свойства? Ведь, как и в России, европейским крестьянам было никак не объяснить, что спорынья вредна, хотя в Европе и не было настолько выраженной ее сакрализации, как в России. Наглядным примером странного для стороннего наблюдателя отношения крестьян к спорынье могут послужить эпидемии в Солони.
Глава 12
Гангрена де Солонь
К XVII веку эрготизм стал «болезнью бедных» — morbus ruralis. Во Франции от «священного огня» сгорали в основном крестьяне — в Саксонии, Силезии, Солони. С 1630–1650 гг. центром постоянных эпидемий считалась Солонь. Поклонение св. Антонию здесь никогда не угасало. Попытка в 1682 году вынести «смешную и позорную» статую «Антоний со свиньей» вызвала резкое сопротивление верующих[290]. Согласно аббату Тессье, Солонь была «областью, которая, к сожалению, произвела больше спорыньи, чем вся Франция». Жители Солони были большими любителями ржаного хлеба. Случаи гангрены появлялись здесь с середины августа, после нескольких недель потребления ржаной муки свежего урожая, и ослабевали в течение осени, когда ржаная диета разбавлялась гречневой крупой. Но отказываться от потребления ржи жители вовсе не спешили, даже узнав о вреде спорыньи, чем серьезно озадачили врачей XVIII века[291].
И так здесь было уже сотни лет. Собственно, название Солонь (Sologne), ранее Secalaunia, и происходит от латинского secale — рожь. Со временем само название местности стало обозначать болезнь:
Эпидемии отравления спорыньей периодически охватывали Солонь с одиннадцатого и двенадцатого веков до самой революции. Эрготизм настолько отождествлялся с регионом, что в восемнадцатом веке болезнь называли «gangrene des Solognots» и «convulsio Solonienses». Задолго до этого крестьяне Солони придумали слово «спорынья» для рогатой ржи[292].
Эпидемии шли постоянно, а научные круги тем временем спорили о причинах болезни. Солонь была для них хорошим местом наблюдения сельских патологий — удобно, недалеко от Парижа. Врач Людовика XIV Фагон (Fagon) упрямо считал виновными атмосферу и некий туман, нападающий на поля и избирательно поражающий колосья. Другие винили скудную диету и нечистоплотность крестьян, кто-то обращал внимание на холод. Некоторые, вслед за немецкими врачами, мыслили более разумно и винили пищу. Те, кто не присоединился к какому-либо направлению, ратовали за множественность причин гангрены[293].
Об ответственности пищи за гангрену сообщалось Королевской Академии Наук врачами Марбургской школы, почти догадавшихся о спорынье еще в 1597 году после эпидемии 1596–97 гг. в Гессене, но эту информацию не посчитали достоверной. Наконец, в 1672 году Академия решила послать собственного представителя исследовать «странную болезнь, которая нападает почти исключительно на людей бедных и в голодные годы»[294]. Этим представителем стал архитектор и анатом Клод Перро, брат известного сказочника Шарля Перро. Академик отнесся к заданию ответственно и, оставив еще не законченную им колоннаду Лувра, отправился на расследование. По возвращении в столицу он описал в своем отчете то, что узнал от местных врачей и хирургов. По словам Перро, рожь иногда действительно становилась плохой, да настолько, что «те, кто потребляет хлеб, сделанный из этого плохого зерна, теряют части тела от гангрены, кто-то одну часть, кто-то другую; у одного отваливается палец, у другого рука, у третьего нос»[295]. Хирург из Монтаржи рассказал Перро, что спорынья поражает рожь почти каждый год и было только несколько лет, когда этого не происходило. Но если спорыньи нет в больших количествах, то болезнь не проявляется.
Академия, как повелось, к докладу отнеслась довольно недоверчиво. Рассказы Перро на позицию академиков не повлияли. А уж сподвигли ли они брата Шарля на написание недобрых сказок, и случайно ли тот надел героине сказки про волка именно красную шапочку — того истории не известно. Но все же не без влияния сообщения Клода Перро, а также усилий Н. Белле, Поля Дюбе, хирурга Чаттона и других врачей, периодически посылавших в Академию письма и образцы ржи со спорыньей, два года спустя Академия решила направить в Солонь еще одного своего представителя — Дениса Додарта (члена Академии с 1673 года).
