Малик сбежал. Еще два копейщика потирали зашибленные места. Все были живы и в меру здоровы.
— Черт. Одно слово — черт! — твердили они.
— После этого, — царевич мотнул головой на устроенный разгром, — думаете, я еще раз нарушу закон, сохранив жизнь ему? — тяжелый взгляд остановился на Шурике.
Я достал нож и молча приладил к недавней ранке. Кожа горла под острием страшно ныла. Чесалась. Не уверен, что хватило бы духу решиться. Но что-то толкало. Какая-то лютая неприязнь к происходящему.
— Ты слишком мало ценишь свою жизнь, — свысока (во всех смыслах) бросил царевич.
— А ты чужую.
В ответ с коня раздался переполненный яростью вздох.
— Ладно, — донеслось через некоторое время — До башни. И забыть вас, как страшный сон. — Гордей прикрикнул на бойников: — Подъем! Ты, раззява, надень вещи Третьяка, ему больше не понадобятся. Вперед!
Дорог в лесу не наблюдалось. Даже тропиночек. Мы тащились меж деревьями, ломая мелкие заросли и обходя крупные. Неужели здесь никто не ходит? Но где-то же ходят? Интересно, где.
Погрузившаяся в мысли Тома передвигалась как робот, который пытается понять, чем могут сидеть птичка и свитер. А меня мучил информационный голод — насчет разного конкретного и как оно все вообще. Распираемый вдрызг, я нагнал Гордея.
— Можно вопрос?
— Уже.
— А еще один?
Молчание — знак согласия.
— Зачем ангелов вести в крепость? — спросил я.
— Таков закон.
Я исправился:
— Имею в виду не тебя, а нас. Твой мотив понятен, не можешь иначе, но что там сделают с нами?
Гордей равнодушно повел плечами, поправил щит.
— Там решится ваша судьба.
— Чего нам ждать?
— Не знаю.
Я не выдержал:
— А кто знает?
— Никто.
Вот и поговорили.
— Скажи хоть что-то! — взмолился я.
— Хоть что-то.
Показав, что не ищет моего общества, гори оно любым пламенем, царевич умолк. Его взгляд в поисках возможного неприятеля вновь устремился в лес, прыгая по сторонам, как кот, упавший в вольер к собаке.
Думал, отстану? Ну-ну, думай, не жалко.
— Напомни-ка молитву встречи, — сыграл я на его законопослушании. — Встретив ангела, ты должен — что? Помимо крепости.
Гордей резко выдохнул, затем пробурчал что-то нечленораздельное, а выражение лица пообещало при случае сделать из меня нечто членораздельное.
— Если я встречу ангела, я стану ему другом и помощником…
— Ты встретил ангела, ему нужна информационная помощь, — удовлетворенно сообщил я, — удружи и помоги. Что сделали с другими ангелами?
— Это было давно.
— Века назад?
— Годы.
Уже что-то.
— Их возвысили? — с надеждой осведомился я.
В ответ — очередное невразумительное пожатие плеч, показавшее полное равнодушие к судьбе снизошедших.
— Их убили? — качнуло меня в противоположность.
Вновь последовало задумчивое разведение руками, уже с надеждой со стороны царевича. Дескать, что бы с ними ни было, туда им и дорога. И мне, здесь присутствующему, тоже. И побыстрее.
— Не знаешь? — пнул я вопросом, чтобы пошевеливался.
— Не всех, — выползло что-то дельное. И весьма зловещее.
Или он ответил не только на последний вопрос?
— Значит, их убивают?
— Никто не смеет убить ангела. — Гордей, наконец, обратил на меня взор — уничижительно-уничтожающий, словно при виде личинки жука в любимой кружке. — Наоборот. От вас ждут слишком многого. Но вы не выдерживаете. Испытание проходят далеко не все.
— Что за испытание?
— Всегда разное.
— Например?
— Не знаю! — Гордей впервые повысил голос. — Это не наше дело. Наше — встретить, помочь и отвести. Я встретил, помог и веду. Все!
Его конь мерно утрамбовывал почву. Хрустели веточки. Я решил, что царевич уже успокоился и попросил более дружелюбным тоном:
— Можно еще вопрос?
Гордей закатил глаза, но смолчал, что в системе координат полной безысходности значило «да».
— Алла — имя местной богини, или это здешняя фараонша-императрица? Или, как говорится, два-в-одном?
Собеседника сотряс ужас. Царевич даже поперхнулся в возмущении:
— Умолкни! Не только говорить, думать так не смей! И не произноси Святого Имени без надобности, а произнеся — помолись. Не знаю, кто такие богини и фараонши-императрицы, есть только Алла-единственная-изначальная, да простит Она нас и примет. Она создала все, и Она есть все. Она посылала в мир свои слово и мудрость, но мы не услышали. Тогда Она пришла сама. Законы, которые мы выполняем — Ее законы. Никому не придет в голову что-то исправить или дополнить. Кто покушается на дарованный свыше закон даже в малом — преступник. Ангел, не ангел, смерти подлежит любой, кто сомневается в Слове. Тома, приблизься и вместе с Чапой повторяй за мной молитву воспитания: Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! Ну?
