Со своего места Малин не может видеть его глаза, но полагается на свою память.
Она знает его глаза — глубоко посаженные, как правило — спокойные. Мягкого серо-зеленого цвета, они все время оживлены приглушенным, можно сказать, вечным светом, стойким и нежным одновременно.
Заку сорок пять лет, опыт придает ему уравновешенности, и в то же время с годами он стал более непримиримым, беспокойным. Как-то раз на рождественской вечеринке, после водки, которой Зак выпил слишком много, и нескольких кружек пива он ей признался: «Малин, в нашей борьбе с ними, как это ни печально, иногда мы вынуждены прибегать к их методам. Это единственный язык, который понимают люди такого сорта». Он произнес это без горечи и без удовлетворения. Просто констатировал.
Беспокойства Зака не видно со стороны, но она его чувствует. Как он может не переживать за матчи Мартина?
«…Дьявольское зрелище».
Между звонком Зака и его появлением у дома Малин прошло одиннадцать минут. Его короткие, четкие фразы встряхнули ее, и, усаживаясь в машину, она словно против воли ощутила душевный подъем.
Линчёпинг за окнами автомобиля.
Маленький, но ненасытный город. История, покрытая тонким слоем лака.
Бывший город фабрик, куда крестьяне округи съезжались на рынок, стал университетским центром. Предприятия по большей части закрылись, жители по мере возможности постарались получить образование — и вот на равнине вырос самый тщеславный из городов страны, населенный необычными людьми.
Линчёпинг.
Город поколения сороковых: сомнительных академиков со скелетами в шкафах, которые следует утаить любой ценой; обывателей, которым нравится вести светский образ жизни и по субботам сидеть в кафе, похваляясь костюмами и вечерними платьями.
Линчёпинг.
Отличное место для того, кто болен.
А еще лучше для того, кто пострадал при пожаре, ибо в университетской клинике прекраснейшее в стране ожоговое отделение. Малин была там как-то в связи с расследованием дела, и ей пришлось одеться в белое с головы до пят. Проснувшиеся пациенты кричали или стонали, а усыпленные наркозом видели свое пробуждение в кошмарных снах.
Линчёпинг.
Территория летчиков, родина авиационной промышленности. Каркающие в небе стальные птицы — «туннаны», «дракены», «виггены», «ясы».[8] Все хлещет через край — и вот появляется очередной нувориш, продавший перспективную технологию в Америку.
А вокруг леса и равнины — прибежище тех, кто не способен к таким быстрым изменениям, чей генетический код протестует, отказывается, не принимает. Кому невозможно обосноваться где бы то ни было.
Янне, ты один из них?
Или это наши с тобой коды работают в разных режимах?
Вокруг лежат девственные леса, населенные индейцами — людьми из Укны, Нюкиля, Ледберга.[9] По выходным индейцев в спортивных костюмах и деревянных сабо можно видеть в «ИКЕА» рядом с докторами, инженерами и летчиками-испытателями. Люди живут бок о бок. Но что, если код дает о себе знать и любовь к ближнему становится невозможной? В точке разрыва между «тогда» и «теперь», между «здесь» и «там», «внутри» и «снаружи» рождается насилие как единственная возможность разрешить противоречие.
Они проезжают район под названием Шеггеторп.
Белые стены домов, построенных по программе «Миллион»,[10] высятся вокруг пустынного центра. В этих многоэтажках живут те, кто действительно прибыл издалека. Те, кто знает, каково это, когда каратели в военной форме ломятся ночью в двери; кто слышал свист мачете в воздухе джунглей в час рассвета; в чью честь еще никогда не устраивали праздников в совете по вопросам иммиграции.
— Поедем через монастырь Вреты или по дороге на Ледберг? — спрашивает Зак.
— Это не мой район.
— Решай ты, и как можно скорее.
— Тогда едем прямо, — отвечает она и добавляет, помолчав: — Как вчерашний матч?
— Не будем об этом. Красные сиденья в «Центре» — настоящая пытка для моего мягкого места.
На востоке раскинулось озеро Роксен, сплошь покрытое льдом и похожее на заблудившийся глетчер, а по противоположному берегу взбираются виллы элитного района, расположенного в окрестностях монастыря Вреты. Рядом шлюзы Гёта-канала ожидают летнего сезона, когда здесь появятся прогулочные лодки и сорящие деньгами американские туристы.
