— Двор — не лучше деревни, — сказала Розамунда, — он просто другой. Я нахожу этот опыт полезным.
— И вы останетесь здесь и продолжите расширять свой кругозор?
— Я останусь при дворе столько, сколько буду нужна королеве или пока не понадоблюсь дома.
— Дома? — спокойно переспросила Сесилия, и Розамунда вспомнила, зачем Сесилия здесь в Уайтхолле. Вспомнила и о поручении королевы поговорить с Сесилией о ее деле.
— Удивлена, что вы проделали этот путь зимой, — сказала Розамунда, — особенно когда вы все еще в трауре.
— У меня не было времени сшить новую придворную одежду, — ответила Сесилия. — Но я не возражала против поездки. Это была возможность спокойно собраться с мыслями.
Розамунда понимала Сесилию, ее невыразимую боль, от которой невозможно мыслить ясно. Ее собственное путешествие в Лондон научило ее многому.
— Вы тут надолго задержитесь?
— Зависит от того, когда моя петиция дойдет до адресата, — ответила Сесилия. — Вы не знаете, королева прочла ее?
— Я этого не знаю. Она не говорит со своими фрейлинами о делах. К тому же она последнее время так расстроена.
— О да! — Слабая невеселая улыбка коснулась губ Сесилии. — Лорд Мисрул, подвешенная кукла… Никто не знает, что еще случится в это Рождество.
— Надеюсь, больше ничего! — резко возразила Розамунда. В это Рождество могут происходить только замечательные вещи, подумала она, если не считать надоедливого беспокойства, которое постоянно висело над нею и над всем двором.
— Хотя… Чего еще можно ждать при дворе, кишащем шотландцами? Уж не говоря об австрийцах и шведах. Все они преследуют свои интересы, улаживают свои дела.
— Как и вы свои.
— А вы — свои, леди Розамунда! — Темные, как у Энтона, глаза Сесилии еще больше потемнели. — Вы, кажется, неплохо себя чувствуете в обществе моего шведского кузена.
Розамунда нахмурилась, шлепнула перчатками по ладони:
— У него много достоинств. Уверена, если вы постараетесь узнать его…
Сесилия оборвала ее, замахав руками:
— Знать его не хочу! Мой дед навлек на голову нашей семьи огромные хлопоты, оставив ему поместье. Но скоро я все улажу, если даже мне самой лично придется драться на турнире. Я это сделаю!
— О, Сесилия! Он и есть ваша семья. Может, вам совсем не нужно биться. Если вы с ним поговорите, может, достигнете какого-то согласия. Семьи непременно должны объединяться.
Сесилия покачала головой:
— Леди Розамунда, вы не поймете. У вас всегда была защита вашей семьи. А я всегда защищалась сама, сама была вынуждена драться за свое место и этом мире. Мой отец продал меня в замужество, а сейчас муж мертв. Теперь, когда я вдова, семья моего мужа не дает мне мою вдовью долю. А моего деверя я не видела уже несколько месяцев. Скорее всего, проматывает остатки моей доли! Теперь я не соглашусь на жалкие подачки заморского родственничка. Я не так глупа…
Розамунда не знала, что сказать. После чудесного дня, проведенного с Энтоном, столкнуться с горестями Сесилии… Это напомнило ей о тучах, нависших над ее собственной жизнью.
Но сейчас, на Рождество, возможно все!
— Мне очень жаль, Сесилия, — мягко сказала она, — но еще есть время, чтобы все уладить.
— Если королева отдаст мне, поместье! Вы мне скажете, если она упомянет о моем деле?
— Да, но я сомневаюсь, что она поделится со мной.
— Потому, что она держит своих фрейлин подальше от дел, или потому, что вы считаете моего кузена такой душкой?!
Розамунда не успела ответить, так как Сесилия развернулась и заторопилась по коридору, ее черное одеяние растворилось в вечерних сумерках. Но за нею остался ощутимый след печали. Печали, которой здесь заражено все, которая напомнила Розамунде о реальной опасности ее жизни при дворе, связанной с ее чувствами к Энтону.
Переодеваясь к пышной вечерней процессии, Розамунда вспомнила кое-что еще… Когда они с Сесилией встретились в коридоре, та вышла из комнат, отведенных шотландской депутации. Что за дело было у нее там?!
