Розамунда не была в этом уверена. Ей казалось, что ее страстная увлеченность Ричардом принадлежит кому-то другому, юной девочке, которая не понимала ни самое себя, ни окружающего мира. Но если это поможет развлечь Анну, да и себя тоже, то она не против попытаться. Может, тогда она не будет так тонуть в паре темных глаз?
«Надень на голову венок, утопи печаль в бокале вина, и пусть веселятся все!»
Розамунда беспомощно засмеялась, когда весь большой зал загремел песней. Было ясно, что все кругом уже, весьма обстоятельно утопили свою печаль, а рождественский пир продолжался. Длинные столы были завалены остатками еды; бокалы и кубки опустошены. Украшения зала, освещенные теперь полыхающим камином и дюжинами фонарей, сказочно мерцали красными, зелеными, золотыми блестками, превращая огромный зал в праздничный будуар. Смех был таким же громким, как пение; взгляды становились все продолжительнее, все откровеннее… А ночь продолжалась!
Хотя не все были счастливы, как заметила Розамунда. Австрийцам, казалось, было не по себе, как они ни старались войти в атмосферу праздника. Несколько пуританских священников сгрудились в стороне от многоцветной толпы, глядя на все со страдальческими лицами. Но королева Елизавета, казалось, ничего не замечала. Она сидела на своем возвышении, хлопала в такт песне. На стене за нею висела фреска — преждевременный рождественский подарок министра Уолсингхэма — аллегория на порядок наследования с Генрихом VIII, возведенным в этом Грейтхолле на престол в центре, и юным Эдвардом VI, преклонившим колени. Слева от него — королева Мария с супругом, испанским королем Филиппом, — с Марсом, богом войны. Все в черном, коричневом и приглушенно-желтом. Справа — королева Елизавета с Миром, попранным мечом разногласий, и с рогом изобилия, из которого высыпалось множество драгоценностей, — они сверкали белым, серебряным и золотым. Точно как сверкала этой ночью сама королева, возвышаясь над своим праздником роскоши, изобилия и веселья. Она была в платье из белого атласа, отделанном белым мехом и украшенном вышивкой из жемчуга и мелких сапфиров. Она смотрела на праздник, ею устроенный, с довольной улыбкой. Другие, расположившиеся на возвышении с королевой, не выглядели столь же уверенными. Кузина королевы леди Леннокс — Маргарита Стюарт — сидела слева с сыном лордом Дарнли. Ее пышная фигура была затянута в черное. Лорд Дарнли, призналась себе Розамунда, был довольно красивым. Светло-рыжий, с поэтической внешностью, выгодно подчеркнутой его прекрасным костюмом из черного бархата. Но выглядел он недовольнее всех, почти надутый, будто где-то в другом месте ему было бы много приятнее. Например, укладывать своих служанок в постель, как бы сказала Анна! Рядом с ними сидел лорд Сассекс с женой, неизменные враги Лестера, поэтому объединившиеся с леди Леннокс. По другую сторону от королевы — лорд Бергли со своей невозмутимой супругой Милдред и кузен королевы лорд Хансдэн с женой. Брачные депутации на этот раз расположились за своими столами у подножия королевского возвышения. Розамунда поверх своего кубка с вином посматривала на Энтона и думала о поцелуевой ветви, которая висела за гобеленом и, о которой знали только они двое. Она вспоминала теплоту рук Энтона, когда он касался ее, и его яркую улыбку.
Он и сейчас улыбался, слушая песню и постукивая длинными пальцами по столу в такт музыке. Он увидел, что она подсматривает за ним, и расплылся в улыбке. Розамунда улыбнулась в ответ, не удержалась! Она очень нервничала из-за неопределенности своей жизни при дворе, но каждый раз, когда смотрела на Энтона Густавсена, она чувствовала себя свободнее и независимее. Еще были ее семья, ее дом и даже Ричард, о котором напомнила ей Анна, но, когда улыбался Энтон, она тут же забывала обо всех и вся, ей хотелось смеяться от изумления жизнью и очаровательными тайнами мужчин.
Но забылась она только на мгновение, а когда отвернулась, то встретила вопросительный взгляд Анны. Розамунда только пожала плечами. Она вспомнила заплаканные глаза Анны из-за лорда Лэнгли, и вся таинственность ее романа потускнела. Розамунда не хотела такого «счастья» ни для себя, ни для своей подруги. Сейчас, на Рождество, — ни в коем случае.
