Она часто разговаривала с ним. Приходя домой после первой изматывающей недели учебы, Робин говорила: «Ужасный день, Джо… Я препарировала легкое и уронила его на пол. В метро было полно народу, а я забыла купить поесть, так что придется грызть крекеры. Ну да ладно, обойдется». По утрам, готовясь к лекциям, она бормотала: «Пальто, сумка, книги… Как ты думаешь, пойдет дождь? Да, возьму зонтик. Ах, да, шляпа… Спасибо тебе, Джо». Если бы кто-нибудь услышал ее, то наверняка решил бы, что она сумасшедшая, но Робин не было до этого дела. Некоторые дни были лучше других. В хорошие дни исступленное неверие в его смерть, которое изматывало Робин в Испании, уступало место тихому удовольствию от того, что Джо по-прежнему рядом. В плохие дни ее голос эхом отдавался в пустых стенах.
Она покупала газеты, но сил хватало только на то, чтобы просматривать заголовки. По ночам ей снился передвижной госпиталь. Картины, которые хотелось забыть, возвращались к ней, как прокрученная назад кинолента. Она знала, что республиканская Испания падет, а затем неизбежно будет другая война. И с горечью думала, что через несколько лет все начнется сначала. Она пыталась этому помешать. Она и подобные ей. И что же?
Через месяц занятий в «Ройял Фри» она получила письмо от Элен. Из конверта выпало приглашение на свадьбу Элен с Адамом. Робин положила его на каминную полку и начала мысленно составлять вежливый отказ. А потом прочитала письмо:
«Ты помнишь, как мы клялись праздновать главные события женской жизни? Мы праздновали свадьбу Майи и начало твоей работы, но я никогда ничего не праздновала. Что ж, теперь у меня наконец появился повод для праздника. Я выхожу замуж за своего любимого Адама, а на медовый месяц мы уедем в Шотландию. Свадьба будет очень скромная. Я знаю, что ты ужасно тоскуешь по Хью и Джо, но для меня очень много значит возможность снова собраться втроем. Приезжай, пожалуйста».
В день свадьбы Элен шел дождь. Когда Элен и Адам клялись любить друг друга в горе и в радости, не находившая себе места Робин равнодушно рассматривала гостей. Тетки и двоюродные братья и сестры Адама, такие же высокие, смуглые и крепко сбитые. Доктор Лемон и миссис Лемон, неуютно чувствовавшие себя в выходной одежде. Она сама и Майя. Когда она смотрела на Майю, то ощущала привычную застарелую ненависть.
За стенами маленькой церкви новобрачных осыпали рисом и конфетти, и его яркие пятна расцветили светлую соломенную шляпку и кобальтово-синее платье Элен. Адам, по лицу которого текли струи дождя, обнял Элен и поцеловал ее. Кто-то сфотографировал их, а потом все, разодетые в пух и прах, мокрые и смеющиеся, залезли в автобус и поехали домой к Хейхоу.
— Я не ездила в автобусе целую вечность, — сказала Майя, а Робин провела пальцем по запотевшему стеклу и нарисовала на нем солнышко.
Элен приготовила холодный завтрак. Дом был маленьким и уютным коттеджем ремесленника времен королевы Виктории; Адам сделал для него красивую мебель, а Элен украсила цветастыми шторами и подушечками. Глядя на чету Хейхоу, Робин заметила, что они общаются между собой легко и непринужденно, словно женаты уже много лет. Куда бы ни пошла Элен, взгляд Адама неотступно следовал за ней. У Хейхоу был слегка ошеломленный вид человека, который не может поверить собственному счастью. Доктор Лемон встал и провозгласил тост за здоровье и счастье жениха и невесты, а Адам произнес короткую речь.
Затем приехало такси, чтобы отвести молодых на вокзал. Снова посыпались рис и конфетти, а когда Элен бросила в окно машины букет новобрачной, его поймала Робин. Сработал автоматический рефлекс, сложившийся еще со школьных баталий в нетбол,[21] подумала она и быстро передала розы и стефанотисы младшей из кузин Хейхоу.
Майя сказала:
— Какой же все-таки кошмар все эти свадьбы! Даже тогда, когда новобрачные тебе искренне нравятся.
Робин промолчала.
— Наверно, мне пора. — Майя прищурилась и посмотрела на часы. — Самое худшее позади, а убирать со стола и мыть посуду — не по моей части. Поедем со мной.
— Я возвращаюсь в Лондон, — холодно ответила Робин. — Не в Кембридж.
