— Отдайте мое письмо, — отвечала Сесилия.
— Я вам его отдам, когда вы этого заслужите. Вы принимаете меня за афериста, выдаете меня за доктора, и я еще должен повиноваться вам беспрекословно? Для начала попросите прощения за ваши жалкие подозрения и выдумки.
— Вы думаете, мне было приятно выдавать вас за доктора? Я была вынуждена солгать!
— Не я вас к этому принуждал, и потом, с какой стати мне отдавать вам это письмо, если вы не сдержали слова? Мы должны были ужинать наедине. Вы мне это обещали.
— Обещала! Скажите лучше, что вы вырвали у меня это приглашение. Неужели вы считаете, что я нарочно позвала к себе столько народу ко вчерашнему вечеру.
— Мы с моим другом Роже Нимье несколько раз говорили о вас с того дня, когда я набрался смелости позвонить к вам в дверь. То, что вы предложили мне деньги, указало нам на важность, которую вы придаете своему письму. Из этого мы заключили, что тут замешана любовь, и, если внутри конверта не содержится другого, адресованного другому мужчине, в нем наверняка есть откровения или планы, вас компрометирующие. «Если Сесилия Дальфор согласна принять тебя в пятницу одна, значит, она устроит все так, чтобы удалить своего мужа, от которого она что-то скрывает, — сказал мне Роже Нимье, — и напротив, если он будет там, ты поймешь, что у нее нет от него секретов». За себя я был спокоен, так как мне достаточно было сказать правду, чтобы оправдаться. Однако ваш муж был на месте, но думал, что я — врач! Величина вашей лжи указала мне на величину вашей тайны. Я мог бы погубить вас, вручив письмо месье Дальфору, так что вам бы не мешало поблагодарить меня за то, что я этого не сделал. Вы могли бы и признать вашу вину.
— Какую вину? Почту придумали не для собак. Я действовала согласно умозаключению, которое выстроил мой собственный муж, и по этой логике выходило, что вы принесли мне письмо, потому что прочитали его и знали, чего оно стоит. Разве моя вина в том, что внешняя сторона дела работала против вас?
— Разве я был похож на проходимца?
— Вы мне таким показались.
— Да, потому что ваша неспокойная совесть заставляла вас повсюду видеть одни неприятности. Я показался вам таким, каким меня представлял ваш страх, и, если бы речь шла о пустяковом письме, вы бы не дрожали, принимая меня.
— Обманщик не должен злиться на обманутого. Если бы вы вошли ко мне, переодетым в китайца, я бы сказала себе: «Вот китаец», и если бы вы мне доказали, что вы не китаец, мне бы не пришлось извиняться. Повторяю вам, что вы обратили внешние обстоятельства против вас.
— А я заявляю вам, что ваше недоверие мне отвратительно, и вы обязаны принести мне свои извинения.
— Я вам их не принесу, пока вы не отдадите мне то, что должны.
— Тогда это будет не сегодня.
Она возмутилась:
— Как не сегодня? Но это гнусно! Это дурно, мерзко, просто нечестно. О, прошу вас, не будьте злым, — смягчила она тон.
— Возможно, сегодня я зол, но в следующий раз постараюсь таким не быть, — ответил он.
Она была в ярости, она была зла на него, и все же согласилась увидеться с ним на следующий день.
Когда она вернулась, Гюстав ходил взад-вперед по прихожей. Она опаздывала, он был недоволен и пожелал узнать, где она была. Она сказала, что бродила по берегу Сены с Александром: «Не знаю, что реки напевают влюбленным, но их голос совершенно точно их привлекает. Прости, что заставила тебя ждать, ты, должно быть, умираешь от голода». Она сняла перчатки, быстро причесалась и впереди него вошла в столовую.
Он еще не оправился от своей невоздержанности в предыдущую ночь, и, хотя от этого длинного вечера у него остались лишь самые туманные воспоминания, некоторые вещи, которые он заметил, врезались ему в память и все еще смущали его. Он находил, что Сесилия была слишком фамильярна с Полем Ландрие, а Александр, чересчур безразличный к Жильберте, чрезмерно ухаживал за Нану. Он был уверен, что Нану вообразит себе Бог весть что, а Александр забудет ее так же быстро, как заметил, и все это очень плохо кончится.
— А я не хочу, чтобы какой-нибудь неприятный инцидент бросил тень на наши отношения с Дубляр-Депомами. Женщины наскучивают твоему брату, как только влюбляются в него по-настоящему, и Нану наскучит ему, как и все прочие. Бедняжка Жильберта не единственная жертва этого соблазнителя, — изрек Гюстав.
