Начались аресты активных оппозиционеров.
Многие республиканцы предусмотрительно бежали из Франции.
Виктор Гюго укрылся в Бельгии, но скоро перебрался в Англию. Вождь социалистов Луи Блан (1811—1882) осел в Лондоне. Тайно покинули страну Эдгар Кине (1803—1875) и Арман Барбес (1809—1870). Знаменитый историк Жюль Мишле (1798—1874) и не менее знаменитый философ Ипполит Тэн (1828—1893) оставили университетские кафедры. Даже таким далеким от политики писателям, как Постав Флобер (1821 — 1880) и Шарль Бодлер (1821—1867), грозила тюрьма.
«Магазины закрываются, людей арестовывают ни за что, — писал Жюль Верн отцу. — Кое-где на улицах опять возводятся баррикады. Я ни во что не вмешиваюсь, но что будет дальше?»
«Я ни во что не вмешиваюсь» — это о многом говорит.
«В четверг жестоко сражались в нижнем конце моей улицы. Многие дома теперь насквозь продырявлены орудийными снарядами! Нарастает негодование против президента и против армии, которые опозорили себя такими действиями. Вот случай, когда право и законность вполне могут сосредоточиться в руках повстанцев… Вчера я обошел Париж… Бульвары наполнены пехотой, кавалерией, артиллерией… Здание Опера-комик изрешечено пулями…»
«Я ни во что не вмешиваюсь». Это было сказано не просто так, не по случаю. Жюль Верн увлекся наукой. Девятнадцатый век уходил от старых представлений о том, как должны развиваться народы.
Собирая материал для новых рассказов, Жюль Верн активно знакомился с новыми для себя людьми, порой замечательными. Это были не актеры, способные жить чувствами лишь на сцене, это были исследователи! Например, Жак Араго (1790— 1855) — брат знаменитого астронома. Этому человеку шел седьмой десяток, он практически ослеп, но ничуть не потерял жизнерадостности. Завзятый театрал, он сперва заинтересовался молодым писателем именно как театрал. Он явно слушал и видел «Сломанные соломинки». А Жюль Верн, в свою очередь, тянулся к нему. Кругосветное плавание Жак Араго совершил еще за десять лет до рождения Жюля Верна, и Жюль прекрасно знал четыре тома его воспоминаний под названием «Вокруг света».
В доме на улице Мазагран собирались необычные, порой довольно странные люди. Путешественники, географы, писатели, астрономы, просто искатели приключений, авантюристы. Здесь Жюль близко сошелся со своим кузеном парижанином Анри Гарсе — математиком. Кстати, именно кузен передавал Жюлю деньги от мэтра Пьера Верна; контроль в этом деле не помешает, а математики люди, известно, тщательные и обязательные. К огромному удивлению Жюля, оказалось, что обсуждать проблемы механики и астрономии, химии и техники ничуть не скучнее, чем сочинять легкомысленные куплеты для опереток. Анри водил молодого кузена в Политехническую школу, в Музей природоведения. Вряд ли коллеги математика догадывались, что любознательный молодой человек, задающий им так много вопросов, живет тем, что сочиняет фривольные (по мнению мэтра Пьера Верна) стишки. По крайней мере, перуанский художник Игнасио Мерино (1817—1876), видимо, так и не узнал об этом. Иначе, с чего бы он после первой же просьбы согласился дать свои рисунки к якобы уже сочиненной (или только еще сочиняемой) Жюлем Верном этнографической повести.
Но Жюль Верн написал такую повесть!
И в апреле 1852 года напечатал ее в журнале Питра Шевалье «Семейный альманах».
«Мартин Пас. Перуанские нравы» — так называлась повесть. И вышла, понятно, с замечательными, обещанными Игнасио Мерино рисунками.
Элегантные синьорины… Индейцы… испанцы… голубые небеса…
Что же касается сюжета, он был несложен. Некий индеец Мартин Пас влюбился в красавицу Сару. Разумеется, она воспылала ответным чувством к молодому человеку, но тут появился богатый негоциант…
Чем не либретто для очередной оперетки?
Там же, в «Семейном альманахе», Жюль Верн напечатал двухактную комедию «Замки в Калифорнии, или Катящийся камень мхом не обрастает», написанную, кстати, в соавторстве всё с тем же Питром Шевалье — редактором и владельцем журнала, что, несомненно, указывает на врожденное здравомыслие молодого писателя. Правда, практические результаты творчества, как и прежде, были ничтожны.
