— А ваш сын? Не будет ли он расстроен тем, что часть корабля оказалась проданной?
При этих словах Амарал впал в глубокую задумчивость и признался, что его сын и так питает великую ненависть ко мне, что удивило меня до крайности, ибо я никогда не был знаком с этим человеком.
— Со временем страх часто перерастает в ненависть, — сказал капитан, — а в детстве у Закари, как он часто мне говорил, были веские причины бояться вас.
Я по-прежнему ничего не понимал и начал было беспокоиться, что Амарал принял меня за кого-то другого, и тогда он рассказал мне, что до принятия христианского имени Закари, в честь Захарии, его приемного сына звали Ксури, и это был тот самый мальчик, которого капитан купил у меня и со временем привязался к нему, как к родному сыну. Когда Ксури научился сносно говорить по-английски, он рассказал отцу об альму-стазебе и тех ужасных вещах, свидетелем которых он был во время вашего плавания вдоль африканского побережья, и порой по ночам мальчик просыпался в слезах от собственного крика.
Мне стало стыдно, ибо за эти годы я почти не вспоминал о Ксури, хотя без него я либо по-прежнему оставался бы рабом в Сале, либо был бы уже мертв, и у меня не было слов, чтобы выразить свое сожаление, что страх перед зверем преследовал его столько лет.
Между тем при этих словах вперед выступил мой слуга Пятница, ибо он в течение всего этого времени находился рядом со мной, и резко высказался в мою защиту:
— Хозяин — хороший человек, — сказал он, — лучший из человеков. Зверь сохранить его жизнь на остров, защищать его и спасать много жизней. — Даже облаченный в европейскую одежду, Пятница сохранил грозный вид, тем более, что по-прежнему носил на боку огромный деревянный меч.
От этого заявления Амарал на мгновение опешил, но потом сделал вид, что не придал значения его словам и заверил нас в том, что не собирался никого обвинять, равно как и выдавать мою тайну. Он был счастлив, любил сына и лишь хотел отблагодарить своего старого друга за то, что они нашли друг друга. Зная о потаенной стороне моей натуры, он не видел ничего плохого в том, что благодаря ей обрел сына, и ко мне он не питал ничего, кроме приязни.
В каждом слове этого славного человека было столько любви ко мне, что, слушая его, я с трудом сдерживал слезы. Я взял у него сто моидоров и вернул ему остальные, сказав, что отдам ему и эти деньги, если мне удастся получить обратно плантацию. Что касается переуступки мне его прав на корабль, совладельцем которого был его сын, то я категорически отверг это предложение. Если я получу то, что мне, по его словам, причитается, я не возьму с него ни единого лишнего пенни. Я также пообещал написать его сыну Закари, бывшему Ксури, и попросить у него, взрослого мужчины, прощения за страх, который невольно нагнал на него, когда он был ребенком.
После этого Амарал спросил меня, что я собираюсь делать, чтобы вернуть себе плантацию. Я объяснил ему, что предполагаю отправиться туда собственной персоной. Он согласился, что я, разумеется, могу так поступить, если мне хочется, но сказал, что есть еще несколько способов восстановить мои права и получить возможность пользоваться доходами с плантации. Так как в Лиссабоне на реке стояли корабли, готовые к отплытию в Бразилию, он посоветовал мне внести мое имя в государственный реестр, представив подписанную им бумагу о том, что он, капитан Амарал, свидетельствует под присягой, что я жив и являюсь тем человеком, который первым приобрел участок земли, где в настоящее время находится вышеупомянутая плантация.
Все, кто имели отношение к этому делу, проявили в нем исключительную добросовестность. Не прошло и семи месяцев, как я получил большой пакет от наследников моих доверенных лиц, в который были вложены следующие письма и документы:
Во-первых, там был отчет о доходах с продажи урожаев, собранных на моей плантации за шесть лет, начиная с того года, когда их отцы рассчитались с капитаном Амаралом. Мой чистый доход составил 1147 моидоров.
Во-вторых, отчет еще за четыре года, то есть до того времени, как государство взяло управление плантацией на себя, ибо она принадлежала человеку, пропавшему без вести, то есть тому, кого постигла гражданская смерть. По этому отчету мой доход составил 19 446 крузадо, что составляло около 3241 моидора.
