Шурф позвонил, как раз, когда Приманка решала: сжевать скорлупу или воздержаться. Скорлупу жевала для крепости костей, посоветовал Мишка, побожился, что сам хрумкает скорлупу всякий раз, когда употребляет яйцо.
- Мать, - начал Шурф, не потратив время на приветствия, - мать, бабки гони!
Светку распирало желание пошутить:
- А как же любовь, Миш?
Шурф, видно, говорил с кем-то еще, отдавал команды то ли грузчикам в магазине, то ли Маньке Галоше, одержимой уборкой пачкуновской "двадцатки". Лясы точить Мишка не желал, рявкнул желчно и грубо:
- Гони бабки, тварь. Опоздаешь, пожалеешь! - швырнул трубку.
Светка уселась напротив зеркала в раме и занялась косметикой - всегда успокаивало.
В обработке лица Приманка толк знала, никогда не торопилась, тщательно наносила грим, придирчиво осматривала в зеркале возникающие метаморфозы, рисовала себя, будто художник картину; иногда отступала от зеркала на шаг-другой, кривила губы, стирала ватным тампоном неверно положенный мазок, всматривалась в свой лик, строила гримасы или каменела каждой мышцей лица, чтобы ухватить точнее несовершенство тона или его глубины, или цвета, или недостатки в приставании жидкой пудры, или обнаружить различимые частички туши на ресницах.
Лицо свое Светка обожала, именно такое как есть, со смешливыми глазами, вздернутым носиком, с крупным ртом, весело приоткрывающим ровные зубы, Светка напоминала симпатичную птаху и чем-то Буратино с укороченным, вполне нормальным носом. И, конечно, волосы достались заглядение: златоструйные, обильные, тяжелые на вид и прохладные, щекочущие на ощупь.
Дал Бог, размышляла Светка, а мог и не дать, тогда что? Никогда не перехватывать восторженных взглядов на улице, брошенных то тайком, то в открытую, а иногда и с вызовом. Что ни говори, приятно. Вроде внешность не главное в человеке, все мелят о душе и прочих тонких материях. Шалите умники! Не верю я вам, да и сами не верите: ловлю не реже других взгляды из-за очков, брошенные куда как умными мужами, сразу видно по толстенным портфелям, степенному виду, по этакой обшарпанности, всегда отличающей работников умственного труда.
Трубка мигнула красным глазом - Светка отключила звонок, проведя после завтрака основные переговоры дня - раз мигнула, еще и еще. Светка отложила кисточку с треугольником мягких колонковых волосинок на конце.
- Ал-ле! - чуть недовольно начала Приманка и съежилась, услыхав командирский глас Наташки. Дрыниха проверяла готовность, предупреждала, что если Светка соскочит, даст задний ход, Наташка уготовила самые тяжкие кары. Наташку терять не хотелось: по нашим временам знакомцев из продмагов гонят взашей разве что придурки, остолопы да голопопая голь перекатная, прикованная к окладу, что Прометей к скале. Про скалу и Прометея Светка услышала от Мишки и запомнила, не ввиду особой тонкости наблюдения, а восторгаясь картинкой, встающей перед мысленным взором. Вроде как на югах, на горе Ахун, вокруг склоны, поросшие густыми лесами, и вдалеке, в дымке, к скале прикован многозвенной, тяжеленной цепью красавец-мужик, напоминающий тех, кто приоткрывает дверцу в сезон на прибрежных дорогах, приваживая краль под стать Приманке. По усам и бровям красавца плывут облака, а печень или все же скалу - расклевывает хищная птица невиданных размеров, и губы красавца, закусанные до крови, дергаются, пока Светка, поглощая шашлык с пылу с жару, оглядывает мученика, не пытаясь помочь, понимая, что мужик пал, не отвертеться, и запивает тающие во рту куски баранины, изредка бросая взгляды на мужчин, что привезли Светку на вершину горы к белой башне, вздымающейся к небесам, на первом этаже которой, сидя на грубо сколоченных табуретках за круглыми пиршественными столами без скатертей, можно вкушать невиданного совершенства мясо.
Прометей с его бедами волновал Светку постольку, поскольку скорее служил напоминанием, что есть другие края, где снег редкость, где плещется море, где на рынках в кружении меж рядов покупаешь то бастурму, цветом напоминающую свеклу, отороченную оранжевым кантом присыпки из красного перца, то нежнейшего соления сулугуни, то травы анисовых привкусов, то чурчхелу, то виноград с ягодинами, будто из кусков шлифованного янтаря. Хотелось к морю, к мерному гулу прибоя, к гомону чужих голосов, тянуло к припляжным буфетам, собирающим толпу не щедростью выбора, а возможностью рассмотреть друг друга, мужикам оценить пляжных дам, дамам выставить проходные - или не проходные - баллы мужчинам.
