- У вас угри на спине, тьма!
- Что? - Дурасников в блаженстве потревоженных хрящей издевки не различил.
- Давить надо! - напирал массажист.
- Давить! - Дурасников вскипел, не по вкусу пришлось. Давить! Это как же? Его давить? Гневно вопросил:
- А кто давить будет? Ты?
Пауза.
- Я не давлю, - массажист ребрами ладоней замолотил по спине начальника.
Хорошо молотит! Дурасников безвольно свесил руки: а кто же давит? Неужели такая узкая специализация? Один давит, другой мнет, третий веники дает?.. В этот миг массажист двумя пальцами, как крючьями защемил кожу, и похоже по резкости рывков принялся свежевать тушу зампреда.
Дурасников хотел защитить себя выкриком, пролаять - больно! - Но припомнил, что боль эта в его собственных интересах: не раз убеждался, чем больнее, тем голосистее поет тело после массажа, взвивается соловьем, будто выбили из Дурасникова всю гадость, скопившуюся за годы и годы, выбили, как пыль из ковра, и теперь, промытый кровью изнутри, он начинает новую гонку за счастьем, причем душа парит.
- Давит Мокрецова, - неожиданно сообщил массажист.
Дурасников в неге и думать забыл об угрях.
- Не понял? - с оттенком угрозы буркнул клиент.
- Ну... угри со спины... и вот с затылка, и вообще.
Вот оно что. Дурасников фамилии запоминал намертво, его работа и состояла из тасования фамилий и точного знания, что под каждой скрывается, не кто, а именно что - какие возможности.
- Мокрецова, - мечтательно повторил и затянул нараспев, Мо-о-окрецо-о-ва!
Массажист оставил в покое тело клиента, а Дурасников сжался в ожидании, зная, что сейчас последует овевание полотенцем - потоки воздуха заскользят над краснющей кожей, охлаждая нутряной жар, разогнанной опытными пальцами, крови.
Удачно вышло с угрями, не попадись ему массажист, в субботу зампред прыгал бы по бане весь в угрях - не годится. Пачкун, друг называется, нет чтоб по-свойски предупредить, мол, угри, надо свести, так молчал... поверить, что не хочет огорчать Дурасникова невозможно, выходит умолчание по поводу угрей - сознательная диверсия. Глаз да глаз за всеми, иначе пропадешь, подведут под монастырь.
- Все? - лежать бы так и лежать всю жизнь.
- Нет еще! - руки, приносящие облегчение, вновь скакнули на умягченную спину, запрыгали тревожно, щекотя ближе к ребрам.
Вместо свиста массажист запустил плавную музыку, под звуки негритянских ритмов Дурасников снова уплыл в субботу, к застолью в загородной бане, к свободе и поискам расположения юной особы.
Музыка смолкла, руки покинули спину зампреда, щелкнул дверной замок, пустота навалилась со всех сторон - массажист удалился, пора подниматься. Работа...
Дурасников снова влез под душ уже в другую кабинку, помятуя о недавнем - едва не сварился заживо. Обтерся, вышел к номерным шкафчикам числом не более десяти - только для почетных клиентов и... тело запело, легкость невообразимая усадила Дурасникова на стул, заласкала, зашептала... из пластмассового ящика трансляций донеслось про озимые, опять уродились, опять заколосились, как и всю жизнь на памяти Дурасникова, и доблесть озимых не предвещала изобилия, а значит, понадобится мудрое распределение, значит, Дурасников - специалист десятью хлебами народ накормить - на коне и не зря чуткая душа поет.
Колька Шоколадов дремал, зависнув над той же книгой, шофер оттаял, встретил хозяина ласковым прищуром, с готовностью повернул ключ зажигания. Поехали...
- Куда? - Шоколадов обдал грязью зазевавшуюся старушенцию.
- Нехорошо, Коля, - по-доброму укорил Дурасников и, посерьезнев, скомандовал, - на службу, Коля! Куда ж еще?
Апраксин разбирал с товарищем - следователем районной прокуратуры старые журналы: шелестели страницы, пыль взвивалась с пожелтевших корешков, товарищ Апраксина совершенно лысый и абсолютно рыжий - усы, бачки и венчик вокруг биллиардно гладкой головы, крошечного роста, славился редкостной ровностью характера и необыкновенным тщанием в подборе одежды.
Солнце, подсвечивая и без того яркие волосы Юлена Кордо, оживляло пятна веснушек и медный пух, выползающий из-под воротника рубахи и устремляющийся двумя рукавами по обе стороны шеи.
