Наташка рыкнула на неразворотистых продавщиц и выплыла в коридор. Пачкун выбрался из кабинета в сей же миг, будто караулил, оглядел мазаные зеленой масляной краской стены в подтеках и выбоинах, прошел в дальний конец коридора, поправил свиную тушу на крюке в полуоткрытой холодильной камере, вернулся к Наташке. Вытер руки о халат, зажал ладонями обе Наташкины щеки и любуясь, то отстраняясь на два шага, то почти прилипая к завсекцией, шепнул:
- Попаримся в субботу, апосля трудового дня?
Наташкины ресницы, от природы длинные и пушистые, да еще наращенные тушью, плавно прянули вниз в знак согласия.
Дон Агильяр продолжил:
- Только ту, что в прошлый раз, не волоки. Дурасникову такая может сгодиться, а тут другой клиент предвидится. Пороскошнее надыбай, после сеанса как всегда, продуктовый презент в размере кошта на отделение времен ВОВ, в месяц не сожрет, а может, еще что обломится. Мужика на полку приглашаю не случайного, по меховому делу...
Парфентьевна многословием не отличалась.
- Будет, - только и сказала, и Пачкун знал: непременно будет, и высший класс.
- Ну вот, - выдохнул начмаг. Он снова обрел величие и скомандовал, вели Галоше в коридоре светильники протереть, аж мохнатятся, как пылью заросли, черт-те что! - он повысил голос, заметив ненавистного человека, не игравшего в общезаприлавочные игры, робкую девчонку Милу из торгового училища, недавно присланную и уже намеченную Пачкуном к увольнению. Распустились!! - грозно пророкотал Пачкун.
Завсекцией Дрын со школьной покорностью вытянула руки по швам, бедная девочка Мила прошмыгнула мышкой, про себя ужасаясь строгости директора.
Пачкун подмигнул Наташке, завсекцией заискрилась улыбкой, не подумаешь, что изнутри злобой окатило: не любила Наталья Парфентьевна Милу-малолетку, не за честность, за мордашку - так и липли к ней взоры мужиков с возможностями, и даже бедолаги в кроликовых шапках бросали затравленные инженерские взгляды, не забывая скоситься на стрелку весов, механически проверяя правильность приобретения трехсот граммов колбасы.
Девочка ускакала по ступеням, ведущим в хлебный отдел, Дон Агильяр подпер ладонью тяжелую Наташкину грудь, жиманул раз, другой и прыснул по-мальчишечьи:
- Сопля! Заигралась в честность, переросток. Дурища и только. Может ее в баньку приглусим?!
- Рано, - Наташка отодвинулась, - пока рано, - погрузилась в себя, в давние обиды, - как ни кобенится - треснет, жизнь свое возьмет.
- Ой, возьмет! - Пачкун блеснул сединами в неверном отсвете полуслепых ламп. - Про баньку имей в виду, - и углядев, что в Наташке заворочалось недоброе, утешил: - Я тебе кой-че припас.
Злость мигом улетучилась. Завсекцией проняло дрожью долгожданного. Наташка скакнула на цыпочки и чмокнула Пачкуна в красногубый, будто постоянно вымазанный вишней рот.
Мясник Володька Ремиз как раз появился с наточенным топором в левой клешне, отсверк прыгнул по серебристому лезвию, отразился в стальных глазах мясника, неравнодушного к Наташке. Пачкун раскладку сил оценил мгновенно и, не желая упускать возможности лишний раз показать кто есть кто, напористо, хотя и не без опаски - все ж топор, да руки словно литые наставил:
- Володь, ты что-то собственной клиентурой пооброс... не слишком?.. Смотри, накликаешь лихо...
Ремиз переложил топор в правую клешню, надулся, собираясь возразить, но появился его напарник по рубке мяса, Мишка Шурф, умевший всех замирять и даже видом своим недопускающий и малых ссор. Мишка Шурф, по одежке судя, явился только с приема в посольстве, на пальце крутились ключи от машины. Мишка знал, что опоздал недопустимо, но знал также, что Пачкун его любит за сметливость и неунывающий характер, и приспускает свой директорский гнев на тормозах.
- Граждане! - Мишка отвесил шутовской поклон. - Что за шум в благородном семействе? - Чернокудрый мясник обнял за плечи Ремиза и Наташку, почтительно кивнул Пачкуну и затараторил очередной анекдот, таскал их в памяти без счета. Через минуту Наташка хохотала до слез, Пачкун довольно ухал, и даже Володька Ремиз скроил ухмылку и, оттаивая постепенно, упрятал топор за спину.
