Наконец, он имел прямой доступ к Сталину и умел заставить прислушиваться к своему мнению. Его откровенность, серьезность, строгость в одежде, отказ от алкоголя и курения нравились хозяину Кремля, который терпеть не мог расхлябанность и поэтому особенно ценил строгость своего маршала в вопросах дисциплины. В июле 1941 года Жукову удавалось убеждать Верховного главнокомандующего в своей правоте по таким вопросам, как приоритет московского направления и полная перестройка армии с целью облегчения и упрощения ее организации. В 1942-м он добился увеличения срока, отведенного на подготовку операции «Уран» – контрнаступления под Сталинградом. В следующем году убедил скептически настроенного Сталина перейти к обороне под Курском, а в 1944-м – выбрать в качестве главного направление Минск – Варшава – Берлин. Следует отметить, что с 1942 года он был не один: Василевский поддерживал его во всем, что обеспечивало не явное, но постоянное давление на Сталина. Этот тандем представляет собой уникальное явление в военной истории, если не считать того, который, правда, на другом уровне, образовывали Маршалл и Эйзенхауэр. С 1941 по 1944 год Жуков, будучи начальником Генштаба, а затем заместителем Верховного главнокомандующего и близким соратником Василевского, являлся одним из немногих людей, помимо Сталина, кто имел достаточно полное и точное представление о людских и материальных ресурсах СССР. Тот же Манштейн мало что знал об общем положении рейха, и это, возможно, сыграло не последнюю роль в его ошибочной убежденности в превосходстве вермахта над Красной армией.
Посмотрим теперь на военачальников союзников – может, среди них найдется хоть один, который превосходит Жукова? Но он командовал крупными объединениями намного дольше, чем любой из них. Монтгомери стал играть важную роль только после сражения при Эль-Аламейне, то есть незадолго до окружения Паулюса в Сталинграде: Жуков к тому времени имел уже трехлетний опыт войны и под началом у него бывало до 11 армий одновременно. Как и Жуков, «Монти» являлся сторонником тщательного планирования операции, скрупулезной подготовки к ней, терпеливого накапливания сил. Как и Жуков, он не слишком ладил со своими подчиненными и равными по положению военачальниками и в конце концов остался в полном одиночестве. У него было ясное понимание стратегической ситуации, но ему не хватало решительности, из-за чего он упустил много благоприятных случаев. Король позиционного сражения, он не умел использовать свои успехи, показал неспособность к импровизации и в конце концов оказался непригодным к маневренной войне. Паттон стал командующим армией лишь в июле 1943 года, а крупные операции провел только в Нормандии, на Мозеле и в Германии. Не имел он и того влияния на общий ход войны, какое было у Жукова. Однако с советскими генералами его роднят дерзкая смелость, воля к победе, грубость в обращении с ленивыми и бездарными подчиненными. Эйзенхауэр прекрасно проявил себя как военный лидер коалиции – Жукову такая задача не досталась – и проявил незаурядный политический талант, которого у советского маршала не было. Но он всегда командовал войсками из штабов и никогда на поле боя. Судя по его способности сплачивать и воодушевлять коалицию, он был в равной степени и дипломатом, и полководцем. Он единственный, о ком можно сказать, что его влияние на ход Второй мировой войны сопоставимо с влиянием на нее Жукова. Дуглас Макартур вне игры: он командовал лишь в Азии. Тем не менее у него есть общая черта с Жуковым: потерпев поражение в начале войны, он сумел разгромить противника после долгой серии блестяще проведенных операций.
С немецкой стороны все крупные военачальники, кроме Роммеля, прославились на Восточном фронте. Роммель был превосходным тактиком, но часто упускал из виду оперативную цель, поскольку ему было неизвестно понятие «операция» с ее ритмом, паузами, критическим моментом и связью с последующей. О стратегии он не имел ни малейшего представления. Взгляд его был острым, но смотрел он недалеко. Часто он вел себя как азартный игрок, не умеющий вовремя остановиться и закрепить свои победы. Жуков же никогда не гонялся за блестящим тактическим успехом. Гудериан похож на Роммеля, хотя отличался большим размахом. Ему удалось отчасти предугадать природу будущей войны и ту важную роль, которую в ней предстояло сыграть танковым войскам. Если он обеспечил успех Французской кампании 1940 года своим умением не подчиниться приказу – еще одно качество немецких генералов, немыслимое в Красной армии, – он никогда не командовал ничем больше армии, да и то на протяжении всего нескольких месяцев. Его полководческий стиль – чисто немецкий: главным понятием для него была храбрость, и это приводило к ненужному риску, а в итоге, как сказал о Манштейне Сталин, к «авантюризму». На посту начальника Генерального штаба сухопутных сил (ОКХ) с июля 1944 по март 1945 года он действовал неудачно, а отсутствие у него реализма во взглядах на исход войны граничило со слепотой.
