Мы говорили о большом познавательном значении романов Сименона. Значителен и их нравственный, воспитательный смысл. Писатель хорошо понимает: одним из важнейших критериев в оценке состояния общества, его морального здоровья является положение и мироощущение молодежи. Он верит: «Новую мораль создадут сегодняшние дети и молодежь, которую упрекают за длинные волосы и за то, что она выходит на улицы с плакатами в руках. Однако от них рождается мир будущего». Сименон думает о том, что мир переживает некий переломный этап в поисках новых оснований жизни: «Сегодня все считают, что мы находимся между двух цивилизаций, между двух укладов жизни, в особенности — между двумя типами человеческих отношений». Иногда ему кажется даже, что молодежь, выходящая на улицы со своими требованиями, уже осуществляет революционное преобразование общества: «Что меня поражает… это ослепление целой части того, что называют обществом. Они хотят во что бы то ни стало помешать революции, которая повредит их личным интересам, но они не отдают себе отчета в том, что революция уже пришла».
Мир нуждается в преобразовании. Уезжая в Америку, Сименон предполагал найти там «страну свободы и демократии». В конечном счете надеждам этим не было суждено сбыться. Был момент, когда писатель хотел принять американское подданство и навсегда остаться в Соединенных Штатах. Начало пятидесятых годов в Америке стало периодом разгула маккартизма. «Маккартизм, — говорил Сименон в интервью советскому журналисту Ю. Косинскому, — наводил ужас на американцев, но все молчали. Меня в то время поразило, что такая дикая кампания преследований и гонений за убеждения возможна в стране, которую преподносили в мире как оплот и идеал демократии».
В 1955 г. Сименон окончательно вернулся в Европу, с 1957 г. обосновался в Швейцарии.
Постоянное общение с широким кругом людей разных «рангов», разных взглядов и убеждений, продолжительные путешествия по всему свету, постоянное стремление докапываться до самой сути происходящих явлений, политических и общественных процессов, на глазах меняющих облик нашей планеты, — все это не только обогащало Сименона-писателя, но и вело его к пересмотру, уточнению позиций по кардинальным проблемам современности. Мы не имеем в виду какого-то коренного перелома, изменения взглядов Сименона, но мы хорошо помним его многочисленные заявления о его сознательной, принципиальной отстраненности от любой политики, о том, что с его точки зрения политика делается только грязными руками, подчиняет себе человека, делает несвободной его мысль. Правда, во время гражданской войны в Испании, в годы Народного фронта во Франции, агрессии фашистской Италии против Абиссинии Сименон ощущал аполитичность как уклонение от выполнения гражданского долга. «Бывают моменты, — писал он, — когда отказ от вовлеченности в политическую деятельность выглядит как предательство, и все оказываются против тебя». За всем этим, в частности, и за противоречиями, которыми нередко изобилует мысль Сименона (писатель часто словно спорит с самим собой, взвешивает все за и против), есть нечто более важное для нас: художественное творчество писателя, что бы он ни говорил сам, «вовлечено» в некую «высшую политику», политику борьбы за Человека. Сименон имел право сказать: «Я принадлежу к семье тех, кто посвящает свое время попыткам улучшить жизнь человека, любого, какого бы то ни было человека».
После войны Сименон расстается со многими иллюзиями, наивными представлениями, нашедшими отражение и в его романах. Так, в свое время ему хотелось сделать Мегрэ своего рода положительным героем, «адвокатом человеческих душ», «выпрямляющим» судьбы других людей, несчастных и обездоленных, способным хоть что-то изменить в неблагополучном обществе. И позже Сименон не лишает Мегрэ своих симпатий, он продолжает передоверять ему многие собственные мысли, но ясно отдает себе отчет в том, что зло никем не может быть побеждено в одиночку.
Можно, конечно, пожалеть о том, что в романах Сименона человек почти всегда — лишь жертва внешних по отношению к нему обстоятельств. В них нельзя найти тех, кто активно восстал против установившихся бесчеловечных порядков и законов. В лучшем случае на страницах некоторых романов появляются — как бы на втором плане — фигуры революционеров-анархистов, избравших бесперспективный путь индивидуального террора, но всегда это неудачники, заранее обреченные на смерть, вроде несчастного Гастона Рамбюра из повести «Льет дождь» (1939).
