Когда мне исполнилось шесть лет, осенью 1914 года уже шла первая мировая война. Я помню, что, провожая своего отца на фронт, играл его винтовкой. Отец был мобилизован в первые же дни войны и очень скоро отправился на фронт рядовым русской армии.
Россия произвела мобилизацию неожиданно быстро для немцев и сразу же бросила армию под командованием Самсонова в восточную Пруссию, в плохо подготовленное наступление на немцев. В это время немцы пытались первым же ударом разгромить Францию, и все их войска были сосредоточены там. Русские наступление в Пруссию оттянуло немецкие войска на восток и спасло Францию от разгрома. Но русская армия под командованием Самсонова была разгромлена, и сам Самсонов покончил жизнь самоубийством.
В этих сражениях близ восточной Пруссии, в районе Мазурских болот попал в плен мой отец. Из плена он вернулся только в 18-м году.
Россия своим наступлением спасла Францию от разгрома, но сама потерпела тяжёлое поражение. Я много раз бывал во Франции, но ни разу не слышал от французов благодарности по отношению к русским за эту героическую помощь. Совсем иначе относятся к русским болгары, которые до сих пор помнят, что русские помогли им освободиться от турецкого ига.
Война сразу же разрушила относительное материальное благополучие, в котором находилась наша семья. Моя мать, жена солдата, почти ничего не получала от правительства и должна была сама зарабатывать на меня и на себя, а также на посылки, которые она регулярно посылала отцу в Германию. Французское правительство само снабжало своих пленных, находящихся в Германии, а русское — предоставляло эту возможность родственникам.
Мать отправила отцу за время войны несколько десятков посылок, и почти все они дошли до него. Переписка между нею и отцом продолжалась всю войну.
Отношение немцев к русским военнопленным не было таким зверским, как в последнюю мировую войну, и они жили там в сравнительном благополучии. Возвращаясь из плена в 18-м году, отец привёз в Россию большое количество продовольствия, которое нам очень пригодилось, так как это было в разгар революции.
До начала войны наша семья — отец, мать и я — вела довольно благополучное материальное существование. Отец, счетовод, получал 120 рублей в месяц, а мать, портниха, принимала заказы на дом и также имела заработок. Родители снимали небольшую трёхкомнатную квартиру, находившуюся, правда, в плохом дворе. Там находилась металлическая мастерская, так что целый день стоял грохот молотков по металлу. Одна из трёх комнат сдавалась двум студентам. Квартирная плата составляла 40 рублей в месяц, и платить её было нелегко. Всё же родители не нуждались в деньгах и даже делали сбережения, для того чтобы в дальнейшем дать мне образование. К 1917 году было накоплено 3000 рублей. По тем временам это приличная сумма. В революцию все эти деньги «лопнули», как говорила моя мама.
Люди нашего социального слоя в те времена не ездили на юг и не снимали дачи. Вместо этого моя мать проводила со мной лето у своих родственников в деревне в Ярославской губернии или же у родственников отца в маленьком городке Трубчевске Орловской губернии. Именно в Трубчевске нас и застало начало войны 1914 года и телеграмма о том, что отец мобилизован. Так что мы с матерью сразу же отправились домой в Москву.
Лишившись заработка отца, мы с матерью начали уже вполне бедное существование. Была сдана вторая комната. Мы остались в одной, проходной. Материальное положение ухудшалось также и благодаря войне. Началась разруха; трудно было купить молоко. Для того чтобы его получить, женщины становились с вечера в очередь, а утром получали молоко. Гигантские очереди стояли за талонами на мясо. По мере того как шла война, продовольственное положение ухудшалось. Оно и послужило, как тогда считали, основным толчком для революции.
Но после того как произошла революция и началась гражданская война, наступила уже полная разруха и голод. Я помню, что в течение нескольких лет мы питались в основном отвратительной мороженой картошкой, которая многократно мёрзла и оттаивала, кониной и пшённой кашей. Такой отвратительной картошки, какую мы ели во время революции, я больше не встречал. Конины также. А вот пшённая каша была и после революции. Но она вызвала во время революции у меня такое отвращение, что я смог её начать есть опять с большим удовольствием лишь после Второй мировой войны.
