Жизнь в розовом свете - страница 9

Шрифт
Интервал

стр.

- А что такое вообще - мудрость? - Ди сунула крючок в карман шерстяного шакета, что делала лишь в сильном волнении. - Притчи Соломона, Библейские заповеди? Умопостроения Канта, откровения новейших философов или непостижимые глубины бытия, смутно запечатленные художниками? Радриго частенько писал заумные стихи. Но его высоколобые друзья помнили и любили простенькие.

- Верно. Он был поэтом - а слова - самый обиходный материал для построения великого. Музыка всегда будет ближе всего к главному - она лишена бытовой конкретности. Под пение свирели и пастушок и Кант могут думать о своем, погружаясь на разную глубину осмысления.

- Кроме того, выражаться при помощи нот невозможно сказать глупость или непристойность, - согласилась Ди.

- А со словами труднее. Чем понятнее ты излагаешь мысль, тем она банальней. Ну, к примеру, изреки что-нибудь умное! Сформулируй хоть одну "мудрость"!

Ди задумалась. - Заповеди. Я думаю - это библейские заповеди. "Не убий", "возлюби ближнего своего"... - Ди умолкла, считая петли. - Тебе не кажется, что тройной накид в этой цепочке толстоват?

- Покажи. - Эн с сомнением рассмотрела связанный образец. - Дело вкуса. Как и все, что создано человеком. А прописные истины - всеобщий неоспоримый закон. Они так давно мозолят глаза человечеству, что не глумится над ними лишь святой или ленивый.

- Потому молодость предпочитает вовсе обходиться без слова "любовь" и всяких "высоких материй". Да и мы, старухи, разве не с опаской поминаем такие вещи как красота, великодушие, милосердие?

- Боимся опошлить святыни. Согласись: "Я - великодушен" - звучит не менее смешно, чем заявление "Я - гений!"

- Но это тоже - дело вкуса. - Ди начала вывязывать другой образец. Многим такие формулировки даются совсем легко. - Она подняла на сестру удивленно распахнутые глаза: - Вот - поняла! Пошляки - это те, у кого нет аллергии к фальши, кто торгует вечными ценностями, как уцененны товаром.

- В частности. Оставим теорию. Погляди вниз - наша парочка заказала мороженое "Поцелуй таитянки" - там всякие экзотические фрукты горой наворочены, а сверху - пальма. И шампанское в ведерке. Как мило, старомодно.

- Ты все ещё настаиваешь, что джентльмен, так преданно заглядывающий в глаза своей даме, болен? Молодец - подозвал девчушку с корзиной и купил чайную розу.

- Желтую, - твердо поправила Ди.

- Не все ли равно?

- О, такие вещи он перепутать не мог.Он скорее дал бы пристрелить себя, чем подарить ей красную розу и не обратил бы внимания на розовые или белые.

- Так кавалер - цветочник?

- Послушай-ка, дорогая, эту историю и ты сама поймешь, какого цвета должен быть этот цветок. - Эн поудобней устроилась в кресле. Кстати, у нас будет прекрасный повод выяснить отношения к хеппи-энду... И так...

3.

Помнишь Вену пятидесятых? Разумеется, нет. Вы с Родриго жили в Испании. А я... - спохватившись, Эн замолкла и настороженно взглянула на сестру. - Это неважно. Господи, как легко быть счастливой в молодости! Особенно, когда позади длинная война, вновь царственно сверкают до блеска с отмытыми окнами дворцы, как ни в чем не бывало рассыпают струи фонтаны, а в скверах и парках Ринга вовсю цветут розы! В те годы их было фантастически много, словно жизнь брала реванш за годы мрака, тяжелого траура, потерь и лишений. Кое-где ещё просили милостыню инвалиды на костылях и гремучих деревянных тележках, но дамы напрочь забыли костюмы с ватными плечами, серую военизированную убогость и с упоением вернулись к женственности. Талия, затянутая в рюмочку, колокол пышной юбки, под ней - шуршащий ворох крахмальных оборок, высокие тонкие каблучки и на голове - копна жесткого начеса. Вначале, пока парфюмерные фирмы не спохватились, многие сами укрепляли прически, смачивая волосы подсахаренной водой или пивом.

А эти восхитительные новые слова: капрон, нейлон, элластик, рок-н-рол, твист, мьюзикл! Танцевали везде - в дансингах, кафе, ресторанах, в парках и просто на улицах. Оркестр не обязателен, патефоны ушли в прошлое - на подоконниках лихо крутили бабины катушечные магнитофоны. А варьете! Тем, кто пережил войну, все казалось особенно ярким, вкусным, праздничным, словно выпущенному на свободу узнику или человеку, улизнувшему с больничной койки.


стр.

Похожие книги