У Ди вышло по-иному. Прожив почти полвека в Испании, она редко вспоминала свои "корни" - перечитывала Пушкина, Толстого, Бунина, знала наизусть массу стихов, напевала романсы, пыталась научить всему этому сына. Но Сальватор ненавидел коммунистов, багровел от омерзения, говоря о Сталине и не испытывал ностальгии по той России, "от которой остались одни руины".
- Пойми, твои дореволюционные миражи - все равно, что обломки Парфенона, а русский - тот, что был языком Чехова, Достоевского, Блока мертвый язык. Писать на нем - все равно, что на латыни. О-очень оригинально! Но я не настолько экстравагантен. Сказать "здрасьте" кому-нибудь из твоей родни, если таковая обнаружится, я сумею, а большего от меня не потребуется. Рваться с визитом в СССР, биться головой о "железный занавес" для того, чтобы большевики упекли меня за решетку, не намерен. И тебе не советую.
Сын вырос ярым антисоветчиком и пылким католиком - странный мальчик...
Ди сидела у камина, подставив теплу левый бок, ноющий при дождливой погоде. Она вязала, встряхивая время от времени немеющие кисти. Механически считая петли узора, Диана перенеслась туда, где жили её дети, грелись под солнцем каменные плиты двора испанской усадьбы и где навсегда осталась молодость. При этом Ди слушала Эн, соединяя в коктейль сладкой грусти свое собственное, отзвучавшее прошлое, их общее настоящее и то, о чем читала Эн.
"...В комнате противно, как во всякой комнате, где хаос укладки, и ещё хуже, когда абажур сдернут с лампы. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте - пусть воет вьюга, - ждите, пока к вам придут"... - Эн опустила на колени томик Булгакова. - Ди, ты поняла, о чем это?
- Тальберг - мелкая душонка. Карьерист без чести и совести. Он убегает, бросая дом, Елену, осажденный бандитами город... Он предает всех, Эн... Господи, разве тогда, в эту чертову революцию, можно было что-то понять? Нашего деда расстреляли - а ведь он лечил кожные заболевания и совершенно не интересовался политикой. Родители наши сбежали. Как этот Тальберг, Эн. Ведьмы похожи на него.
- Нет, на Турбиных. Перечитываю "Белую гвардию" - и словно возвращалось к себе. В родной дом, где никогда и не была. Я всех там узнала, Ди, всех... каждую штору на окнах, поблескивающую у самовара чашку... Может быть это и есть то самое переселение душ? Или так действует магия книги?
- Кто знает? "У искусства нет цели" любил повторять Родди. Он что ни говорил был хорошим поэтом. Когда я читала стихи мужа - я становилась испанкой. Становилась такой, как он воображал меня - мой пылкий волшебник Родриго. Его стихи околдовывали, преображали. Значит - это тоже цель: дать возможность прожить человеку много жизней и перечувствовать то, что не вмещается в его собственную, единственную, ограниченную местом и временем.
- Верно, Ди. Это шанс примерить на себе иные обличия, даже попробовать на вкус гениальность. Не всякому гениальность впору. Но вот Пушкин, к примеру, или Моцарт - близки, наверное, всем. И каждый переживает подъем, радость, потому что становится их сотворцом, единомышленником. Потому что "Мороз и солнце, день чудесный!" - это ведь живет в каждом из нас, как и Маленькая ночная серенада. Как этот абажур Булгакова. Мне кажется - здесь кроется очень важная философия: "Никогда не сдергивайте абажур с лампы. Абажур священей". Ведь он не пишет: "Не предавайте родину, не трусьте, не суетитесь". Пустые слова, в сущности - абстракция. А теплый свет от лампы свет нашего дома, нашего маленького теплого уюта - конкретность. Развороши этот надышанный покой людского жилья - и посыпется все. Фашисты будут уничтожать евреев, католики - гугенотов, лысые - кучерявых... Будут пылать библиотеки, будут вытаптыть "старый мир" сапоги очередных революционеров. Дьявольское разрушение государств, формаций начинается с посягательства на покой и свободу отдельной души... Вот на этот наш теплый свет.
- Читай дальше, Эн. Только не секунду глянь сюда, я в точности повторяя узор старого кружева, которое принесла Зайда, - Ди протянула сестре свою работу и обрывок пожелтевшей ткани.
