— Познакомьтесь, — говорят, — ваш хирург.
— Федор, — подает он огромную ладонь.
— Привет, — говорю. — Как, много операций делал?
— Пока, — говорит, — только на покойниках.
— Как?!
— Вот так. Все к профессору рвутся, а у меня никто не хочет оперироваться. Так, видно, и не начну.
Сначала мне страшно стало, потом думаю: «Что же это я? Говорю всегда, что молодежь надо продвигать, а сам ей, получается, продвигаться не даю?»
— Все! — говорю. — Делай! Куда мне?
— Да подожди ты, — радостно Федя говорит. — Завтра еще оперироваться, сегодня процедуры будут!
— А-а-а... Жаль!
Переоделся в больничную байковую пижаму, быстро отправился вслед за Федей в палату.
— Здравствуйте, — бодро говорю.
Молчат. Только кто-то стонет в углу, пытаясь для приличия перевести стон как бы в кашель. Вдоль кровати у него с двух сторон вставлены доски, только тонкий нос торчит между досками, как из...
Лег я на свою койку, долго неподвижно лежал, глядя в потолок. Потом появилась мужеподобная сестра, басом говорит:
— Брили живот? Идите брейте! За вас никто этого делать не станет!
В тускло освещенной уборной брил я живот и плакал. Жалко все-таки умирать.
Потом процедуры были. Потом вечер настал. То есть в городе еще, наверно, гуляют вовсю, а здесь тусклый свет, тишина. Сосед на ближней койке храпит, волны от храпа идут по одеялу!
Вдруг зажегся яркий свет, сразу вошло много людей в белых халатах.
— Что?! — сосед встрепенулся.
— На операцию, — ему говорят.
— Как, прямо сейчас? Можно хоть домой позвонить?
— Нечего звонить, все будет нормально!
Переложили его на длинную каталку, увезли.
Долго я лежал в темноте, смотрел на светящиеся свои часы. Час минул... два... Может, в другую палату после операции его увезли?
Понимаю, что надо выспаться, а не могу. Тянется обрывками не сон, а какой-то бред.
...В глухой темноте и тишине я спускаюсь куда-то по ступенькам, и чей-то знакомый голос на ухо говорит мне, что вот, получил новую мастерскую, но света в ней нет и окон тоже.
— Хочешь пощупать последнюю мою работу? — спрашивает он.
Вытянув руки, я начинаю двигаться во тьме, которая оказывается вдруг бескрайней, бесконечной!
— ...Сюда иди, сюда... — слышится голос все тише...
Я проснулся весь в липком поту и вдруг увидел на соседней кровати Дзыню: он лежал прямо в костюме, в ботинках, закинув ладони за голову.
— Вот так! — хвастливо произнес он, повернувшись ко мне. — Говорят, трудно в больницу лечь, коек нет. А мне это раз плюнуть: захотел — лег!
И так же внезапно исчез.
Ну тип! Я лежал, радостно улыбаясь, хотя понимал, что появление здесь Дзыни мне пригрезилось.
Потом я незаметно уснул и вдруг, резко проснувшись, сел на кровати. Было еще темно, но во дворе уже светилась цепочка окон — путь в операционную.
Я встал, умылся, почистил зубы. Побрился.
Потом, не снимая пижамы, лег на кровать, стал читать найденную в тумбочке растрепанную книжку — почему-то про подводное плавание.
В коридоре вдруг послышалось тихое дребезжание тележки... За мной?.. Мимо. Снова лежал, читая, прислушиваясь к звукам в коридоре... Все! Наверное, уже не придут, наверное, отменили.
И когда все сроки, казалось, минули, неожиданно растворилась стеклянная дверь, появился Федя.
— Пошли?
— Как? Прямо так?
— Да!
Встал, стал искать в тумбочке амулет, который мама мне дала, — не нашел. Ну ладно! Пригладил только волосы...
Федя, гигант, шагает широко, трудно за ним поспеть!
По галерее подошли к белой двери с надписью «Операционная. Посторонним вход воспрещен». Вошли. Резкий запах лекарств. Свернули в большую комнату. Забрался с табуретки на узкий высокий стол. Сестра тут же невидимыми мне завязками привязала к столу руки и ноги. Я стал сосредоточенно смотреть на висящий под потолком большой блестящий круг со светильниками, и вдруг светильники матово зажглись. Я быстро отвернулся. Потом надо мной повисло лицо Федора, закрытое до глаз марлевой повязкой. Он сожмурил оба глаза, видимо подмигнул, и опустил перед моим лицом белую занавеску.
Я лежал неподвижно, потом вздрогнул, почувствовав, как в живот воткнули что-то круглое и толстое. Ввели наркоз.
Потом я понял, что меня разрезают, — медленно, с хрустом продлевают разрез все дальше. Федя о чем-то тихо заговорил с сестрой. Я почувствовал, что внутренности мои оттягивают в стороны какими-то крючками — мелкими, острыми, вроде вязальных.
