Ничего подобного, не все, а большинство театров, отчаянно возразил он самому себе — большинство, но не все, так что никак нельзя было исключить вероятности, что Малый открыл нынешний сезон раньше обычного. Дело было в среду; она ведь упомянула, какой будет спектакль: «Три сестры», кажется, или «Дядя Ваня»? Он не мог вспомнить. И тут же ему пришло на ум, что в воскресной газете публикуют репертуар театров на неделю, а стало быть, ответ находился совсем близко, всего восемью этажами ниже, в почтовом ящике квартиры номер пятнадцать…
Презирая себя за мнительность, он заставил себя не думать об этом и стал искать, чем бы заняться, чтобы притупить беспокойство. Опять начал бродить из комнаты в комнату, снимал с полок какие-то романы, прочитывал страницу-другую и бросал, открыл холодильник, погрыз, за неимением другого, замороженную тертую морковь, взялся листать домашнюю телефонную книжку в поисках неизвестно чьего имени. Дойдя до буквы «В», он с удивлением обнаружил среди бесчисленных Варламовых и Востриковых, с которыми общался по долгу службы (теперь уже бывшей), единственную запись, сделанную бисерным Нининым почерком: «Виктор», и рядом номер телефона. Ни фамилии, ни косвенных признаков, указывающих на время записи, не было… Он призадумался, потом встал и, двигаясь как во сне, взял ключи и направился к лифту.
То ли руки у него слишком тряслись, то ли почтовый ящик был с секретом — корреспонденцию всегда приносила Валя, сам он уже давно этим не занимался, — но ключ мгновенно застрял в замке, и, пока он крутил его так и этак, раздражаясь все больше, ключ начал гнуться под нажимом. Беззвучно чертыхаясь, он поднял глаза и увидел, что древний лифтер со злорадным любопытством следит за ним со своего поста.
— Трудности какие-то, Анатолий Павлович? — справился старик, сухо шелестя губами о беззубые десны.
— Ключ не проворачивается. — С напускным равнодушием Суханов пожал плечами. — Неважно, позже спущусь. Просто хотел газету полистать.
— Нынче газеты читать — без толку, — прошамкал лифтер, с подчеркнутой неохотой выбираясь из-за стола. — Вот раньше было время: что ни день — на производстве новый герой соцтруда, в колхозе перевыполнение плана. Душа пела от радости и гордости за нашу страну. — Похоронным шагом он волочил ноги через вестибюль. — А теперь одну чернуху печатают… — Он собрался было плюнуть, но передумал и просто махнул рукой. — Послушайте старика, Анатолий Павлович, не читайте вы эту макулатуру.
— Не буду, — пообещал Суханов. — Только вот ключ… заело, что ли.
— Позвольте-ка. — Лифтер склонился над замком; от его тужурки попахивало копченой рыбой. — Квартира пятнадцать, сейчас соображу… Ага, чуток вниз нажать, вот… а теперь вправо крутануть, вот так… и готово.
Эту операцию он проделал сноровисто, поворачивая ключ замысловатым, но явно привычным способом, отчего первоначальное удивление Суханова сменилось отвращением. Распахнув дверцу, лифтер сунул нос в ящик.
— А газетки-то нету, — поспешил сообщить он и, не дав Суханову опомниться, хищно выловил пожелтевшими пальцами три почтовых отправления. — Ну-ка, что у нас тут? Ага, это счет за межгород, это служебное, на ваше имя, а это… личное письмецо — вроде как Нине Петровне… Держите, Анатолий Павлович.
Небольшой белый конверт украшала марка с золотым оленем; адрес был написан фиолетовыми чернилами; почерка Суханов не опознал. Он взял письмо дрогнувшей рукой; рядом со стариком, который стоял над душой и сверлил его злорадно блестевшими глазками, Суханов внезапно почувствовал себя грязным, будто они в сговоре осквернили некую святыню, безнадежно загубили нечто хрупкое и прекрасное… Поморщившись, он не глядя сунул почту в карман, бросил краткое «спасибо» и решительно двинулся к лифту.
— Обождите-ка, Анатолий Павлович, у меня для вас есть кое-что, — окликнул вернувшийся к своему столу лифтер. — Вот, глядите, подобрал нынче утром возле дома. — Он извлек из скрипучего ящика клетчатую шерстяную тряпку, вывалянную в грязи, и протянул Суханову. — Не ваш ли, часом, шарфик?
С минуту Суханов не мог отвести взгляд.
