— Приплод, значит. Это хорошо. Правда, подрастает долго. Ждать придется.
В тот день Василий загубил двух последних крыс, включая Дантеса. Осталась в запасе только беременная Донна Анна. Василий вытащил ее из банки и осмотрел вздувшийся живот.
— Жаль, ее конечно. Судя по всему, она вот-вот должна разродиться. Но делать нечего, придется ее взять.
— Васенька, пожалей! Не тронь ее, прошу. В этом уже нет ни малейшей нужды, уверяю тебя. Я уже совсем свыкся со своим вампиризмом и не испытываю никаких неудобств. Даже напротив. Смотри!
Дмитрий Дормидонтович лихо подскочил на месте, прошелся колесом, едва не заехав при этом ногой Василию в челюсть, и встал на голову.
— Вуа-ля! И это еще что! Я чувствую такой прилив сил, какого раньше не бывало…
— Это от гербалайфа, — перебил его Василий. — Моя матушка с него тоже колесом крутится. И не могу сказать, что это меня радует. Черт его знает, что туда подмешивают. Так что, Дормидонтыч, кончай выпендриваться. Кусай крысу!
* * *
Иногда, очень редко, но все же чудеса случаются. Надо только захотеть. А Малахитов еще ничего в своей жизни не хотел сильнее, и чудо свершилось — Донна Анна выжила. Она исхудала и потеряла лоск, шкурка местами совсем облезла, обнажая розоватую кожицу. Но она двигалась, дышала и смотрела на Дмитрия Дормидонтовича, по-прежнему доверчиво и открыто. И в положенный срок родила двенадцать детенышей. Малахитов прослезился от счастья. Дотошный Василий взвесил каждого крысенка на аптекарских весах и отметил у всех новорожденных странную патологию — две симметричные шишки на позвоночнике возле лопаток. На следующий же день из шишек на спине стали понемногу развиваться перепончатые крылья, и уже через десять дней все они открыли глаза. Не черные бусины, как положено мелким грызунам, а глубокие фиалковые очи. А еще через неделю они осиротели. Дмитрий Дормидонтович не позволил Василию сделать вскрытие и похоронил Донну Анну в Летнем саду, поклявшись на ее могиле заменить детенышам мать.
* * *
Мать из Малахитова вышла что надо. Трепетная. Дмитрий Дормидонтович с крысят глаз не спускал. Кормил из пипетки, укутывал ватой, читал сказки Пушкина и пел колыбельные песни.
* * *
Жизнь шла своим чередом. Василий бился над получением препарата, Малахитов кормил детенышей из пипетки. Василий перевернул весь город в поисках какого-то редкого ингредиента, а Малахитов переводил детенышей на более жесткую пищу, варил кашки. Василий тестировал новую порцию лекарства на хомяках, а Малахитов нервничал по поводу шерсти. Не росла шерсть, и все тут! Никакие витамины и наружные средства не помогали. Чего только он не втирал в их голые спинки и не подмешивал в пишу, а крысята по-прежнему оставались гладкими, только кожа у них приобрела насыщенный розовый цвет. Хомяки у Василия дохли один за другим, а крысята делали первые шаги по аквариуму. Василий с ума сходил от неудач, а Малахитов наловчился ставить микроскопические клизмы. Каждый был полностью погружен в свои проблемы, так что когда Василий наконец-то синтезировал препарат, Малахитов этому даже не обрадовался. У него случилось событие по серьезнее — крысята учились летать. Они неловко подскакивали и хлопали непослушными крыльями. Самые бесстрашные добирались до края стола и бросались вниз, кувыркаясь в воздухе. Дмитрий Дормидонтович теперь даже отвернуться от них боялся, а ну как неловко упадут и покалечатся. Он бережно покачивал детенышей вверх — вниз, заставляя крылья подниматься и опускаться в такт движения рук, полагая, что так крылья скорее окрепнут, и привыкнет к нагрузкам вестибулярный аппарат. И когда Вамписолин Клокова был успешно опробован на Малахитове, крысята окончательно поднялись на крыло. Они ловко перепархивали с карниза на шкаф, цеплялись за занавески, рискованно висели на люстре вниз головой и время от времени срывались, падая на пол. Вот тут-то Малахитов совсем извелся, он метался по комнате с ушанкой в руках и причитал.
— Куда! Куда тебя несет! Упадешь, засранец ты этакий! В клетку посажу! И тебя посажу. Всех посажу! Тогда узнаете, почем свобода!
