— Принтер, Принтер! Привет, пёс!
Услыхав свою импортно-компьютерную кличку, Принтер взвизгнул, бросился ко мне, ударил грязными лапами в грудь. Хорошо, что я так и вышел — в спецодежде.
— Принтер, глупый ты пёс! А где же твоя хозяйка?
Собака, стоя на задних лапах, ныряла и ныряла мокрым носом под мои ладони, взвизгивала и прискуливала под ласками. Ну, конечно, этот взрослый щен потерялся. И где же его роскошный ошейник с серебряными бляхами?
— Ну, пойдём, пойдём, я тебя найду. Может, хозяйка твоя наградит меня чем-нибудь… интересненьким.
При потаённой мысли об этом «интересненьком» сердце моё томительно шевельнулось. Да и — чего скрывать! — не только сердце.
Лицо Полины Яковлевны при виде меня вспыхнуло, порозовело. Это приятно, чёрт побери! Но тут же, увидав родного пса, она мгновенно вывернула улыбку в странную гримасу.
— Вот, — бодро возвестил я, — доставил вашу пропажу. Вознаграждение гарантируется?
— Спасибо, — без особого энтузиазма промямлила Полина Яковлевна. — Да вы проходите, проходите, чай будем пить.
— Увы, — выставил я аргументом грязные вёдра, — сейчас не могу: хочу сегодня покончить с ремонтом.
— Что ж… А может, — завтра? Приходите завтра вечером. Мы ж фильм так и не посмотрели…
Полина Яковлевна, придерживая розовые створки халата на груди так, словно готова была вот-вот их распахнуть, длинно, из-под накрашенных ресниц, глянула в меня.
— С удовольствием! — искренне воскликнул я. Мне желалось поглядеть с Полиной Яковлевной томительную бесстыдную фильмушечку. Очень желалось.
— Ну, заходи, дармоед, — прираспахнула дверь перед кротко сидящим псом хозяйка. Тот, взвизгнув, бросился домой.
— Как же это он у вас потерялся?
— Да что с него взять, — махнула рукой Полина Яковлевна. — Дворняга она и есть дворняга. Совсем бы пропал!
Вот так да…
На следующий день, уже ближе к обеду, я завершил-таки ремонтный марафон — финиш! Собрав остатний мусор, потащился на помойку. Внизу, перед дверью подъезда, сидел Принтер.
— Эге, что это? Почему ты здесь, пёс?
Принтер заскулил.
Сбегав быстренько к контейнерам, я вернулся.
— А ну-к, пошли!
Полина Яковлевна, приотворив дверь, сразу перестала притворяться.
— Да, я дала ему свободу. Пускай живёт, где хочет. Мне в квартире дворняга не нужна.
— А Сент-Экзюпери? — нескладно спросил я.
— Да перестаньте вы! — досадливо отмахнулась Полина Яковлевна.
— Ну, а — сто тысяч? Не жалко? — завёл я с другого конца.
— Пропади они пропадом! На жратву ему больше уйдёт.
Понятно — убеждать бесполезно. Но на всякий случай, по инерции, ещё даванул:
— Но ведь он погибнет.
— Мир не без добрых людей — кто-нибудь подберёт. Вот вы, кстати, если такой собаколюб, и возьмите — а?
Молча с минуту смотрел я в медовые глаза женщины, смутно о чём-то сожалея. Потом склонился к напряжённо сидящему псу, потрепал по шее.
— Ну, пойдёшь со мной? Пошли, Принтер!
Я сделал пару шагов. Но пёс, гавкнув в мою сторону, устремился к хозяйке. Та захлопнула дверь. Принтер заплакал в голос, вскинулся и заскрёб когтями дерматин.
На мой звонок Полина Яковлевна приоткрыла дверь узко, на цепочке. Во взгляде её доброжелательности плескалось маловато.
— Извините, но вы же видите, — собака не идёт. Дайте мне взаймы ошейник, я потом верну.
Она прикрыла плотно дверь, потом вновь расщелила, просунула ошейник. Принтер воткнул нос в родную квартиру и чуть не угодил в дверной капкан. Он недоуменно посмотрел на меня, вновь заскулил.
— Всё, брат, ты здесь больше не жилец. Придётся тебе сменить и хозяина, и квартиру. Да и кличку мы тебе более благозвучную придумаем. Во! Хочешь быть — Кузьмой?…
Надо было видеть Фирса Иваныча, когда мы с Кузьмой объявились на пороге. Котяра мой от внезапности и невероятности происходящего потерял рассудок, всё своё достоинство. Он вскочил на табуреточку, выгнул спину радугой, распушил хвост и гриву, вытаращил яростно глаза и включил сирену. Пёс, позабыв свои печали, добродушно-игриво гавкнул: гав! гав! чего ты?
— Фирсик, ты, и правда, чего это? Ай-я-я! Ведёшь себя, как котёнок. Это же — Кузьма. Твой новый товарищ. Он у нас жить будет.
Фирсику стало стыдно. Фирс опомнился. Фирс Иваныч снова натянул на себя флёр мудрости и флегматичности. Он с достоинством распрямил спину, уменьшил в размерах хвост, спрыгнул на пол, подошёл сначала ко мне, демонстративно потёрся о ноги — мол, знайте, чей это хозяин, — затем издали, по воздуху, обнюхал хвостатого пришельца, фыркнул, развернулся, «зарыл» гостя передней лапой, словно невкусную еду или собственные отходы, и гордо удалился в глубь своей резиденции — в ванную.
