Может, подумал я, мне был всего годик, когда эту песню впервые услышал мир. Хотя навряд ли. Скорее всего, я думал о Лере и о том, что завтра ее увижу, мы договорились пойти в этот самый дендрарий, в котором тогда было больше деревьев и стояли скамейки, на которых сидели такие же юные, как и мы, ставшие сейчас, скорее всего, такими же тенями.
Мы встретились днем, был самый конец мая, удили ли тогда рыбаки на реке?
Не помню, да это и неважно.
Лера спустилась к воде. Завороженно кричала какая-то мелкая птица. Вчерашняя песня все крутилась и крутилась в моей голове. «Comon’ babe, light my fire…».
— Я тебя люблю! — внезапно сказал я ей.
Рыба обернулась. У нее было очень серьезное лицо. Странно, почему только сейчас я вспомнил это ее прозвище? Может, для этого Влад и отправил меня в дендрарий, будто зная, что для того, чтобы избавиться от прошлого, надо дойти, доползти до самых его глубин? До каких-то вроде бы незначительных вещей, о самом существовании которых успел напрочь забыть за долгие и томительные годы?
Слишком много вопросов. У ближайшего ко мне рыбака клюет. Серебристая плотвичка размером с детскую ладошку. В рыбке ничего от мутанта, глаза, жабры, плавники. Но ведь и я со стороны нормальный сорокалетний мужик, которому явно не до борьбы с тенями и призраками и уж точно не до бредовых воспоминаний и поисков смысла жизни.
— И я тебя… Вроде бы… — ответила мне тогда Лера.
Это «вроде бы» проскочило у меня мимо ушей, первая фраза, казалось, значит намного больше, откуда я мог знать тогда, что все наоборот!
Я протянул ей руку и помог подняться от реки на берег. Мы встали у этого самого дерева, оно тогда было моложе, кора еще не ссохлась и была не темно-коричневой, а зеленоватой, лишь местами будто тронутой темной краской.
Мне захотелось помочиться, я расстегнул ширинку и пустил струю прямо на то место, где совсем недавно женщина с мужчиной занимались оральным сексом. И где много лет назад я впервые долго и упоенно целовался с Лерой, еще не зная того, что это за исчадия ада — тени, преследующие тебя сутками напролет.
Счастливые люди начали сворачивать удочки. В аллее, ведущей от центрального входа к берегу, появилась очередная парочка. Моложе предыдущей, но так же решительно настроенная. Я посмотрел на мокрое пятно на стволе и почему-то подумал, что навряд ли стану звонить сегодня Аэропортовым.
Им не понять, что такое хюзюн. Влад на это способен, в конце концов, он может сделать вид, что понимает, такова его профессия. Но Веня и Клава…
Парочка остановилась напротив меня и стала обниматься. Я развернулся и пошел, но не по аллее, а прямо под деревьями, ступая по нападавшей листве. Рыбаки шли следом за мной.
3. Веня и Клава Аэропортовы
С Аэропортовыми меня познакомила П., а с П. я встретился на странном сборище безумных поэтов. Специально не расшифровываю ее фамилию, оставляя простор для воображения.
Было это пару лет назад, в день первого снега, убившего все рефлексы, кроме одного: желания тепла.
Что я делал на этом сборище? Да ничего, меня просто загнал туда снег. К поэзии я равнодушен с детства, видимо, Господь не дал мне того особого органа, что отвечает за наслаждение рифмованным бредом или, по крайней мере, способен вбирать в себя, втягивать при помощи неведомого щупальца особым родом выстроенные слова и помечать, как маркером, предположим, красного и желтого цветов, какое из этих слов верное, а какому здесь не место, и его можно пустить во вторичную переработку.
Лера вообще считала, что я не способен воспринимать красоту, она так и говорила мне: ты не тонок, тебе этого не понять!
Хотя ее красоту я осознавал не только то время, что мы были вместе. И сейчас, годы спустя, у меня может перехватить дух, если какая-то из случайно встреченных женщин вдруг напомнит мне ее.
То ли поворотом плеч, то ли взглядом.
Узким запястьем, тонкими щиколотками.
Иногда мне кажется, что ее на самом деле не было, что я ее придумал, можно, конечно, отыскать какую-нибудь из старых фотографий, но человек, на ней запечатленный, мне давно уже чужой, хотя я и помню запах ее тела. Но запахи — это то, что мы часто придумываем себе сами, надеваем на себя и своих близких, доставая из разных баночек и скляночек, пузырьков и флакончиков. Не исключено, что П. в тот день просто использовала скляночку, некогда принадлежавшую Лере и оказавшуюся у нее в руках совершенно случайно. Но запах поманил меня, он оказался сильнее, чем я мог предполагать, так что моей вины нет ни в чем. Разве что это было очередное проявление синдрома чужой жизни, от которого Влад несколько часов назад порекомендовал мне излечиться.
