«Вы видели, как мальчик попал на колени муж чины?»
«Кирти, он взял его на колени».
«Посмотрите, насколько естественно мальчик себя чувствует».
«Судя по всему, так же, как и вчера, когда я сажала его к себе на колени. Он умеет удобно устроиться».
Я уже настроилась скептическим образом и была готова ко всему придираться, но тут кое-что произошло. Наблюдая за Матханом Сингхом, я не могла взять в толк, почему он не заглянет мальчику глубоко в глаза, чтобы понять, правда ли все происходящее. Почему отец не пытается каким-либо образом установить контакт с душой своего погибшего сына? Боюсь, я воображала: должно происходить нечто вроде показанного Деми Мур в фильме «Привидение» в соответствующий случаю момент – тогда, когда она каким-то образом ощутила (Бог пришел ей на помощь), что ее убитый муж здесь, рядом с ней, и временно вошел в тело Вупи Голдберг. Но вместо этого я увидела нечто иное. Матхан Сингх сидел, обхватив мальчика руками, о чем-то говорил с ним и выглядел совершенно удовлетворенным. Мне пришло на ум, что это не обязательно должно соответствовать или не соответствовать переселению души потерянного им сына в парнишку у него на коленях. Суть происходящего, начала понимать я, была в другом: если Матхан Сингх верит, что душа его сына воплотилась в этого мальчика, и если эта вера облегчает его горе, значит, в этом и кроется главный смысл. И еще у меня промелькнула мысль, что я не знаю хинди и у меня нет ни малейшего представления, о чем говорит этот человек, что чувствует и во что верит. Он мог бы сказать: «Вся эта затея с повторным рождением – дерьмо. Этим меня не купишь».
Я потянула доктора Равата за рукав: «Можете вы спросить его, что он сейчас чувствует?»
Доктор выполнил мою просьбу. «Он говорит, что счастлив. И говорит: мой сын жив, и поэтому я счастлив. Такая терапия прошлой жизнью».
Сквозь дверной проем в соседнюю комнату было видно, как две матери Айшвару смеются над чем-то и пьют чай. Я могла бы подумать, что между ними возникнет ревность и соперничество, но доктор Рават сказал, что с подобным он редко сталкивался. Раз уж настоящая нынешняя мать Айшвару и его «жена» встретились, они привяжутся друг к другу впятеро сильнее обычного и через каждые три недели будут навещать одна другую.
В это время на сцене появилась группа одетых по-западному молодых мужчин. Один из них представился. Его зовут Натхан, и он прибыл из Дели. Городские жители Индии заметно меньше склонны верить в реинкарнацию, и я спросила его, что он обо всем этом думает.
Натхан обвел глазами помещение. «Все прекрасно, госпожа!»
Однажды в мой первый день на улицах Дели откуда-то сверху свалилась живая крыса. Не то чтобы ее кто-то швырнул – она падала вертикально, пролетев прямо у меня перед носом и приземлившись практически на мои туфли. Вероятно, она просто сбилась с пути как раз в тот роковой момент, когда я, прибыв в этот город, оказалась на тротуаре под ней. Происшествие потрясло меня – словно над ухом прозвучал ужасающе громкий звонок. Я столкнулась с чем-то отвратительным, с меня чуть скальп не сняли, и это походило на предвестие чего-то страшного и явно показывало, в каком провальном состоянии находится здесь общественная гигиена.
«О!» – воскликнул доктор Рават. Он был удивлен не менее меня, однако в остальном наше отношение к этому эпизоду разнилось. «Вы отмечены знаком свыше, предвещающим счастье! Крыса приведет за собой бога Ганешу!»
Этот случай заставил меня задуматься. Если вы индус в мере, достаточной, чтобы увидеть в падающей крысе вдохновляющий знак, хватит ли вас и на то, чтобы, оставаясь индусом, отвергнуть идею реинкарнации, ибо именно к этому и вели все факты? Меня интересовало, в какой мере доктор Рават способен быть объективным. Он говорил о своем изучении реинкарнации как о владеющей им страсти, как о пагубной привычке. «Как пьяница припадает к бутылке, так и я – к моим кейсам!» – говорил он мне, когда мы впервые встретились. Но что он делает на самом деле – исследует это явление или охотится за свидетельствами в пользу его существования? Как ему удается не позволять вводить себя в заблуждение?
