В насмешке слышалась ярость, в глазах сверкал гнев:
— Это ж твой сын, верно? Моя мать рыдает днем и ночью, за все это время маковой росинки во рту не было — а ты, я смотрю, разлеглась дома и жрешь в кровати печенье?!
И тут он сделал то, что Чэнь Сучжэнь запомнила на всю жизнь. Видимо, он не вынес вида кровати, а может, печенья — схватил пакет, бросил его на пол и стал топтать, пока оно совсем не раскрошилось, а затем крикнул товарищам: «Ломайте кровать! Посмотрим, как она будет дальше валяться со своим печеньем!»
Они принялись колотить по ножкам, Чэнь Сучжэнь затрясло. Она не ожидала столь странного унижения, но сил сопротивляться не было, ее тело смешно дергалось и подскакивало… Видимо, силу духа подкосило вместе с кроватью, и Чэнь Сучжэнь разрыдалась. Вдруг она ухнула вниз: один край кровати сломался, другой кое-как еще держался… Наконец ее тело окончательно съехало на землю, как мешок с цементом, прошедший сквозь транспортный шлюз на пристани.
В тот день мастеру Лю так и не удалось выйти из дома. Хотя сункэнцы и не собирались никого бить, они расколотили лопатами всю мебель, двери и окна. Мастер Лю понимал, что это расплата за поступок сына, но не мог смириться с подобным варварством и в суматохе схватил кухонный нож.
— Ага, вот у кого сынок научился за нож хвататься! — заорали мужики, видимо припомнив арбузный нож.
У нас-то всем известно, что мастер Лю — добрейшей души человек и совсем не похож на своего сына. Но им откуда это знать? Вот они и накинулись на него, не разобравшись: кто-то удачно попал мотыгой, и Лю осел на чан с рисом — встать уже не смог. Потом оказалось, что ему сломали три ребра.
Полицию вызвала соседка, тетушка Цянь. Сначала она много раз пыталась проникнуть в дом Чэнь, но ничего не вышло. Сункэнцы поставили одного стеречь вход и велели не пускать соседей.
— Послушайте, вы пришли решить вопрос, это очень даже понятно! — увещевала тетушка Цянь. — Но зачем же так шуметь? Тут рядом люди в ночь работают, днем отсыпаются — а вы погром устроили, как тут уснешь!
Речи не возымели эффекта, так что пришлось ей ретироваться, не скрывая раздражения.
— Тут вам не деревня! — бросила она на прощанье. — Думаете, навалились всем скопом — и проблема решена? Не выйдет! Раз не хотите меня слушать — погодите немного, увидите, что будет!
Сначала из участка явились двое полицейских, занимавшихся регистрацией жильцов. Поскольку они были в форме, их кое-как пропустили в дом. Тот, что постарше, товарищ Цинь — его все на Сяньчуньшу знают, — был человек бывалый. Войдя внутрь, он сразу понял, что ситуация зашла слишком далеко, и занялся пострадавшим, то бишь мастером Лю, а заодно попытался убедить сункэнцев уйти. Второй, что помоложе, вникать не стал и сразу вытащил наручники, намереваясь произвести арест. Но тут мужики на него набросились, и Цинь еле оттащил бедолагу в сторону. Он прекрасно понимал, что с такой оравой справиться непросто, и шепнул напарнику кое-что на ухо — тот мгновенно пробрался сквозь толпу и выбежал на улицу. «Зачем?» — спросите вы. Да потому что пора было дуть за подкреплением!
Потом подъехал грузовик с химзавода Дунфэн. Из него выпрыгнули человек семь-восемь — вроде и не много, зато все как на подбор: в синей форме с армейскими ремнями и почему-то с винтовками. Люди, толпившиеся у дверей дома Чэнь Сучжэнь, впервые увидели ружья так близко. Один пацаненок пронзительно заверещал:
— Так это ж рабочие, ополчение! Винтовки, поди, ненастоящие!
Видимо, новоприбывшим это не понравилось.
— Ненастоящие, говоришь? — спросил один у мальчика. — Хочешь в тебя пальнем и проверим?
Стоило парням с винтовками войти внутрь, как в доме все сразу стихло. Потом ополченцы начали вытаскивать и бросать в грузовик сельхозоборудование сункэнцев, а один стоял и вслух подсчитывал изъятое. Всего оказалось семь-восемь мотыг, пять-шесть лопат и даже две косы. Затем стали выводить самих сункэнцев, тоже считая каждого, — набралось человек семнадцать-восемнадцать, среди них две женщины. Одна недавно родила и кормила грудью — непонятно, кем она приходилась Фу Третьему, но голосила дай боже. Она плакала, бранилась, постоянно вытирая молоко, сочившееся из груди, — и так смотрела на столпившихся вокруг, будто надеялась на справедливость и участие.
