Дафэн не издавал ни звука, но так отчаянно открывал рот, что все четко слышали у себя в голове этот ужасающий стон. Океан забурлил, точно лава в аду, до небес поднялись огромные волны, подхватив корабль и завертев его в диком водовороте, и не разобрать уже было, где небо, где море, — завертелся мир, будто перевернулся вверх тормашками.
В конце концов силы Дафэна совсем иссякли, он весь обмяк, раскинув крылья, и бессильно опустился в море. Серо-сизая спина почти сливалась с водой, из глазниц, пробитых Хуху, лилась кровь ярко-изумрудного цвета.
Вода с неба обрушилась на его мертвое тело, и в одночасье все стихло. Начинало смеркаться. Гунцзы Ху и его люди замерли на обломках корабля еще долго не в силах понять, где находятся.
— Там… там… — протянул руку один из советников, указывая куда-то вдаль.
Не может быть, еще один Дафэн? У господина в голове загудело, он едва удержал равновесие. Он посмотрел вдаль, куда указывал приближенный, и весь похолодел. Вода покрылась рябью, словно тысяча дорожек протянулись к Дафэну, окружив его мертвое тело. Вдруг в лучах заходящего солнца из воды вынырнула черная тень и снова ушла под воду. Один за другим все больше и больше черных силуэтов выпрыгивало на поверхность — это была огромная стая маншэнов. Те, что побольше, были размером с того змея, что поймал Гунцзы Ху, те, что поменьше, достигали почти ста чи в длину. Закопошились черные морские змеи по всему морю, куда ни глянь, везде терлись друг о друга змеи, сплетались в одно целое, запрокидывали головы и высовывали длиннющие черные языки. Потом они окружили мертвое тело Дафэна.
Запрокинув головы и с языками наружу маншэны сплелись в огромный змеиный хоровод и стали медленно плавать вокруг птицы, будто совершая некий магический ритуал. Долго они кружили, будто под властью какого-то голоса свыше. Словно обезумев, они выскакивали из воды и впивались зубами в плоть чудовища, терзая мясо и разрывая перья в клочья. Маншэны поменьше прыгали и вгрызались в тело Дафэна, прокусывая его насквозь, а затем выскакивали с другой стороны.
Весь океан окрасился кровью, в этом кровавом море рыбы-драконы пустились в дикий пляс. Казалось бы, маншэны — хладнокровные рептилии, но их ненависть к птице ощущали даже люди на корабле.
Совсем скоро от Дафэна остались лишь изглоданные белые кости. Маншэны снова начали хоровод, самый крупный из них выплыл в центр и закинул голову, устремив взор на заходящее солнце, будто человек, погрузившийся в глубокие думы. Долго это продолжалось, но ни люди, ни змеи не издавали ни звука. Вдруг маншэн в центре встрепенулся и нырнул под воду. За ним беззвучно стали уходить и все остальные, пузырьки на воде постепенно удалились на юг. В конце концов осталась лишь тишина.
Гунцзы Ху и его люди молча глядели на скелет Дафэна с ощущением, будто они умерли и воскресли. Его пустые глазницы внушали жуткий трепет. В мгновение ока это величественное создание превратилось в одинокий и жалкий скелет, вызывающий лишь печаль.
И тут откуда ни возьмись из глазницы Дафэна выпрыгнула изумрудно-зеленая птичка — вся в крови. Она долго сидела на черепе Дафэна, озираясь по сторонам, как вдруг заметила далеко на корабле господина Ху и сразу запрыгала радостно, хлопая крылышками, точь-в-точь как счастливый ребенок.
— Хуху! Хуху! — закричал Гунцзы, увидев своего попугая.
Глядя на птичку, которая отважно боролась со смертью, этот славный купец из Ваньчжоу вдруг почувствовал, что теряет Хуху навсегда.
Попугай услышал голос господина и запрыгал еще радостней. Но он был слишком далеко, чтобы подлететь, — только скакал на месте и хлопал крыльями. Потом у него изо рта медленно потекла струйка зеленой крови, он подпрыгивал реже и реже, каждый раз все ниже, потом уже не мог прыгать, а только сидел. Наконец он без сил упал на череп Дафэна, не отрывая глаз от своего хозяина.
На море опустилась ночь, холодный лунный свет осветил безжизненный скелет огромного чудища и маленькую зеленую птичку, что лежала на белых костях. Ледяной ветер забирался под ребра, но господин и советники все глядели, как Хуху и громадное тело Дафэна медленно уходят под воду. Потом кто-то из них говорил, что впервые видел, как глаза Гунцзы Ху покраснели, а потом из них покатились слезы.
