— По головке, значит, их гладить?! — нехорошо засмеялся Лундин, а Зайцев шлепнул широкой ладонью по столу и угрожающе метнул в Николая Петровича:
— Подрывать хочешь установку? Смотри!..
— Меня пугать нечем... Если у меня такое мнение, я его могу среди товарищей коммунистов говорить. Вполне могу! Чужим не стану говорить, а с партийцем всегда поделюсь. Потому что может вред выйти! Форменный, товарищи, вред. Нам надо коллективизацию закреплять, а не расшатывать. Укреплять!..
— Это наша обязанность, — напомнил Лундин. — Партийная обязанность. Можешь не агитировать нас...
— Азбуке не обучай, — подхватил Зайцев.
— Я никого не обучаю... Только по-товарищески говорю: планом наших коммунаров корить не надо. Свыше сил навалили на них и взыскивать непомерного нельзя!
Зайцев встал и устало расправил плечи.
— Ух, ночи-то сколько! Засиделись... А тебе, — обратился он к Николаю Петровичу, — мой партийный совет: держи при себе твои сомнения и не суйся с ними вперед. Не суйся!..
6.
Разговоры об урезанном пайке в столовой не прекращались. Но они перемешивались с другими: с толками и спорами по поводу недосева.
О невыполнении плана стало известно всем. Об этом кричали пустые незасеянные полосы, тянущиеся на окраинах полей коммуны. Еще больше об этом кричали невзметанные, нетронутые пустоши, ждавшие и так и недождавшиеся плуга.
— Вот она камуна! — смеялись между тем втихомолку редкие единоличники, притаившиеся возле Суходольской. — Самую лучшую землю захватили, а одолеть силов нехватило!
— Нахапали! Ни себе, ни людям!..
Смущение вползало в коммунаров. Как-то так случилось, что они внезапно увидели многое, чего не замечали раньше. Увидели и хмуро задумались.
Особенно думать заставил этот новый человек, Лундин, во все вникавший, ко всему приглядывавшийся и обо всем имевший свое крепкое и непререкаемое мнение. Он не зря бахвалился в столовой, когда в ответ на недовольство коммунаров пищей пообещал цифрами доказать, что работа в коммуне шла до сих пор не совсем на-совесть. В свободный час цифры и числа эти он выложил пред собранием, и мужики потускнели, нахмурились.
И Василий, как и всегда во всем пылкий и несдержанный, с горечью крикнул:
— Значит, выходит, зря весь огород городили?!
Но, сразу же спохватившись и еще сильнее пылая, с отчаянной решимостью сам себе ответил:
— Да, нет же! Живем!.. Оплошка вышла, ее исправить можно! Нажмем на работу — все исправим!..
— На словах-то легко, — кинул кто-то, затерявшийся за спинами других. — Языком все можно!
— Нет, не языком! — поддержали Василия со всех сторон.
— На самом на настоящем деле! Работой!..
Не отставая от своего приятеля, высунулся из толпы Артем. Его рябое лицо было опалено возбуждением. Размахивая руками, он закричал:
— Истинно, работой!.. Что, рази, не умеем мы все работать? Али не работали всю весну?.. Лодырей у нас мало. Чо напрасно говорить, — не замечали лодырей!.. А вышла промашка. Так это, может, от недогляду, от уставщиков, которые где чего оплошали...
— Сами не маленькие, — вразумляюще остановил его Зайцев. Но Лундин слегка тронул его за рукав и заговорил торопливо вместо него:
— Было, конечно, товарищи, упущение и от правления. Этого скрывать нечего. Не все правление предусмотрело, не всегда по-настоящему и для полной пользы делу расстановку сил производило. Об этом говорить надо. Но всю вину, как говорится, с больной головы на здоровую перекладывать тоже не резон. Нет, не годится так-то! Все вы имели собственное, хотя может и немудрящее, но хоть какое-нибудь хозяйство, и должны понимать, что в таком большом деле, как наша коммуна, хозяйствовать надо сообща и осмотрительно. И друг на дружку спихивать ответственность не годится... Если правление что упустило, надо было вам всем сообща или каждому в отдельности доглядеть, заявить, потребовать. Ведь главные хозяева в коммуне — вы все! Других хозяев нету...
Лундина слушали с угрюмым вниманием. Его не прерывали.
Внимательно, как и другие, слушала его Марья. Слова его о том, что в коммуне хозяева все коммунары, нашли какой-то отклик в душе Медведевой. Она оглянулась вокруг, взглянула на одного, на другого, на третьего — на всех, таких привычных и издавна знакомых, и недоверчиво усмехнулась. И, не сдержавшись, громко сказала:
