Стало рискованно жить в шалаше. Да и лето шло к осени. Ночи стали студёные, длинные. Зарядили дожди. Угрюмо супился насквозь вымокший лес.
И ЦК партии постановил перевести Ленина из шалаша в другое, более отдалённое место. Во что бы то ни стало уберечь вождя партии!
...Однажды Емельянов чуть свет явился на Оружейный завод. Прямо к начальству. Но разве сыщется такое начальство, чтобы с зарёй поднялось на работу? Конечно, и в помине начальника не было. Емельянову того и надо. Знакомый караульный разрешил войти в кабинет. Для караульного Емельянов придумал причину, на самом же деле ему нужно было раздобыть пропуск для перехода границы Финляндии. Некоторые заводские рабочие жили тогда в финских местностях, так им начальник выдавал такие пропуска на проезд. Пропуска у него на столе валялись кое-как, в беспорядке. Емельянов, что под руку попалось, загрёб - и в карман. И к Ленину в шалаш. Превратился Владимир Ильич в Константина Петровича Иванова. Начисто обриты усы и бородка, подрисованы брови. Надет парик. Из-под надвинутой кепки упали на лоб пряди волнистых волос. Совершенно на себя не похож сделался Ленин Надежда Константиновна и та не сразу узнала бы.
Поздним вечером оставили шалаш у Разлива и отправились в путь, через лес, к железной дороге. Вели Владимира Ильича Емельянов да двое финских товарищей. Вначале шли благополучно, только уж очень было темно, по-осеннему. Шли гуськом узкой тропкой. Ветви бьют по лицу. Вдруг стали спотыкаться о кочки. Тропка исчезла. Деревья поредели. А кустарник разросся чаще, непроходимее. И что это? Что это?.. Потянуло дымом. Костёр или где-то пожар? С каждым шагом дым ядовитее. Трудно стало дышать. Слепли глаза. Владимир Ильич остановился, взялся за грудь. Грудь разрывалась от кашля. Идти невозможно.
- Свернём, - сказал Емельянов. - Горит торф на болоте.
Ничего нет страшнее и коварнее торфяного пожара! Огонь тлеет под землёй, раскаляется, ползёт дальше. И вдруг взовьётся ввысь бушующий столб, всё сжигая и уничтожая кругом.
"Что наделал! На пожар завёл Ленина. Неужто погубим?" - думал Емельянов.
- Владимир Ильич, за мной! Товарищи...
Они задыхались. Брели в клубах белого дыма. Как слепые. На ощупь. Спотыкались. Падали. Поднимались, снова брели.
Но вот дым стал редеть. Дым оставался в стороне, позади. Под ногами не шатались больше зыбкие болотные кочки. Вырвались из горящего торфяного болота! Вырвались наконец. Убежали от пожара. Спаслись.
Измученные, они сели на землю отдохнуть. Дрожали ноги от слабости. Емельянов мучительно себя корил. Страшно подумать, что могло быть...
А назавтра ночью, в час пятнадцать минут, к станции Удельной из Петрограда подошёл дачный поезд. Поезд направлялся в Финляндию. Машинистом был финн Гуго Ялава. Он был большевиком, жил в Петрограде. Он любил свой испытанный паровоз № 293, с чёрной, расширенной кверху трубой и круглыми горячими боками. На Удельной Гуго Ялава остановил паровоз у переезда. Выглянул на волю. Так и есть. Возле переезда стоял человек, курил; вспыхивал светляком в темноте огонёк папиросы. Другой читал у фонаря газету. Так было условлено. Провожающие - один курит, другой читает. Значит, всё в порядке. Сейчас покажется Ленин. "Где же он?" - забеспокоился Гуго Ялава.
В эту секунду к паровозу быстрой походкой подошёл невысокий коренастый рабочий. В кепке. Каштановая прядь упала из-под кепки на лоб. Взялся за поручни, подтянулся, залез на паровоз:
- Здравствуйте. Я Константин Петрович Иванов. К вам в кочегары.
- Здравствуйте, товарищ кочегар, - приветствовал Гуго Ялава.
Владимир Ильич, а это был он, сбросил пальто и, как заправский кочегар, принялся укладывать возле топки в клетку дрова. Паровоз коротко свистнул, заработали шатуны. Побежал мимо лес.
До станции Белоостров доехали без забот. Станция Белоостров была пограничной. Едва поезд остановился, по вагонам началась проверка у пассажиров документов. Заверещали свистки. Вдоль поезда торопился кондуктор, раскачивая в темноте фонарём. Слышались крики, брань.
- Как бы к нам на паровоз не пожаловали, - с опаской сказал Гуго Ялава. - Хоть и с пропуском, а всё от сыщиков лучше подальше.
