– Так, сначала я повезу тебя к Рокфеллер центру, а потом… – заводя машину, загадочно сказала Миллс.
«Нет, они не отступятся. Я им итак предложила заоблачную сумму, но им, видите ли, нужно интервью. Да что же такое, неужели они думают, что мы им все вот так вот расскажем? Да и зачем им это если есть фото? Они спокойно могут их выставить, но нет же, им понадобились наши ответы на их гнилые вопросы…» – прокручивала у себя в голове мысль за мыслью Свон и совершенно не слушала Реджину.
– Эмма. Эм, что случилось? Ты сама не своя. Что произошло за то время, которое мы не виделись? – спросила Реджина, пока пытаясь сдержать эмоций, которые в ней накалялись.
«Черт. Я, наверное, совсем ушла в себя».
– Нет, все в порядке, просто я так и не смогла отдохнуть. Джонс настаивал на просмотре моих ошибок в матче, – безумно нервничала Свон, но старалась всем видом показать, что это правда.
– Свон. Либо ты сейчас же говоришь, либо я выхожу из машины и никуда не еду, – может Миллс и поверила бы, но когда Эмма говорила, она теребила пуговицу на своем пиджаке.
– Мне звонил Грин, – не стала скрывать Свон, зная, что потом все равно придется рассказать и будет только хуже.
– И? – спросила Реджина.
– Он нашел тех… – Эмма потихоньку закипала, но удержала себя от нелицеприятных высказываний, – кто сфотографировал нас в парке.
– Свон, хватит мямлить. Что сказал Грин? – закипая, требовала ответа брюнетка.
– Им нужны деньги и наше с тобой интервью.
«Вот уроды! Что им вообще нужно от нас? Зачем им мы? Ладно, главное держать себя в руках»
– Сколько?
– Скажут при личной встрече, – ответила Свон и отвернулась.
– Ты с ними разговаривала? Что еще им нужно? – почему-то быстро успокоившись, удивив саму себя, спросила Реджина.
– Да я звонила им. Они сказали, что у нас есть 24 часа, чтобы решиться на интервью или они пустят фото в интернет, – не смотря на Миллс проговорила блондинка.
– И что ты так переживаешь? – положив руку на колено Эммы, улыбнувшись, спросила Миллс.
Эмма почему-то вздрогнула от этого нежного прикосновения и тут же посмотрела в глаза Реджины, в которых ни намека не было на панику:
– Да потому что меня выводит вся эта ситуация. Потому что я не хочу впутывать тебя в это. Потому что я не смогу сдержаться и не плюнуть в лицо этим подонкам. Потому что… – твердила эмоционально Свон.
– Успокойся! Выключи панику. Давай подумаем спокойно. Им нужно наше интервью, – говоря, Реджина продолжала гладить Свон по коленке, – мы его дадим, только не им. У них есть наши фотографии, ну и что? Ты сама говорила, что нам все равно придется все рассказать. Эм, мне плевать, что они хотят.
Свон почти не слушала, что говорит ей Миллс, ее внимание было полностью сосредоточенно на руке Реджины. Она была благодарна самой себе, что не надела сегодня платье, а то если бы она почувствовала на своей коже теплую ладонь брюнетки, то точно сошла бы с ума. Напряжение последних дней полностью отразились в чувствах Эммы, и целиком сосредоточились приятными ощущениями внизу живота.
– Повтори, что ты сейчас сказала, – посмотрев возбужденными глазами на Миллс, попросила Эмма.
– Эм, ты вообще меня слушаешь? Я сижу тут, успокаиваю тебя, а тебе все равно. Что ты тогда психовала? – смотря на Эмму, сказала Миллс.
«Что она так на меня смотрит? Она была только что напряжена и зла, но сейчас это совсем не злой взгляд».
– Да слушаю, я тебя слушаю, только… – Эмма снова кинула взгляд на руку брюнетки, – я не понимаю, почему ты так спокойно об этом говоришь, – Эмма совершенно не услышала, что Миллс ей говорила и пыталась всеми силами заставить ее повторить. Но эта рука не дает Свон покоя, а что же тогда будет потом…
– Эмма, да, я хотела подождать и не рассказывать всем о нас. Но если так произошло, то пусть идет, как идет. Или же мы можем заплатить, и попытаться договориться, чтобы интервью вышло по завершению чемпионата. Выбирать тебе, – Реджина поставила перед фактом Эмму.
Эмма наконец-то услышала, что предлагает Реджина, и ей было на самом деле все равно, на себя, на свою репутацию, ей все это время было важно, чтобы Реджина не была этим никак задета, и раз сама Миллс говорит, чтобы решала блондинка, Эмма решила:
