Телевидение работало эффективно, слаженно, без сучка и задоринки, ликуя и содрогаясь. Казалось, убийство Джона Леннона было заранее запрограммировано и «электронная медия» основательно подготовилась к нему. «Смит и Вессон» 38-го калибра на какое-то время нахально устранил с авансцены все остальные новостии— формирование кабинета Рейгана, ирано-иракский конфликт, положение в Польше, последние данные о заложниках в Тегеране и о котировке биржевых акций на Уолл-стрите. «Смит и Вессон» 38-го калибра справлял свой очередной бенефис, не желая делить ни с кем огни рампы. Лишь всемогущая реклама иногда врывалась в эстафету убийства, превращала ее на пару-другую минут в хоровод пошлости и снова исчезала с голубого экрана, кокетливо махнув на прощанье мехами и колготками, ожерельями и сумочками, короче, всем содержимым «этой маленькой корзинки» потребительского общества, вмещающей все, «что угодно для души», кроме самой этой души, разумеется. Затем вновь вступал в свои права его величество «Смит и Вессон», только что, как выразился один из репортеров, «изъявший из обращения» Джона Леннона. Звукооформители, видимо, стараясь попасть в такт событиям, сопровождали репортерскую трескотню музыкой «битлзов» из диска «Револьвер» и песенкой под названием «Счастье — это еще теплый пистолет». Слово «диск» невольно ассоциировалось с магазинной коробкой — не с рождественскими подарками, а с патронами, и на память невольно приходили слова Джона Леннона из его последнего, предсмертного интервью «Плейбою» о том, что название песенки «Счастье — это еще теплый пистолет» было взято им из заголовка какого-то каталога по продаже огнестрельного оружия.
Холодный труп — «оборотная сторона» теплого пистолета…
Радио вело себя куда благороднее телевидения. Диск-жокеи, выроосшие на музыке «битлзов», откровенно плакали, а не лицемерно комментировали. Они сделали то, что было самым правильным, самым уместным — предоставили слово «битлзам», их музыке, и она, уже успевшая стать несколько старомодной, даже классической на фоне современной поп-культуры, в особенности «панка», рвалась в ночную мглу из радиоприемников автомобилей, из транзисторов, сидевших, как голуби, на руках траурных толп, рвалась и плакала, рвалась и плакала, ища защиты и сострадания.
На следующее утро заговорила «тяжелая артиллерия». Бывший премьер-министр Англии Гарольд Вильсон охарактеризовал убийство Леннона как «большую трагедию» и явно неуместно прихвастнул тем, что именно по его представлению королева Великобритании Елизавета II возвела «битлзов» в ранг кавалеров Британской империи. Мистер Вильсон «забыл» упомянуть о том, что Джон Ленном впоследствии возвратил сейнтджеймскому двору кавалерский орден, заявив: «Мне стыдно именоваться британцем в свете того, что происходит во Вьетнаме и Биафре».
Президент Картер назвал убийство Леннона «бессмысленным». Но и он не был откровенным до конца. Он тоже «запамятовал» кое о чем — о своем предвыборном обещании запретить продажу и производство пистолетов, известных под названием «Специально для субботней ночи», и другого огнестрельного оружия. Соответствующий законопроект, разработанный еще в 1977 году, так и остался в недрах министерства юстиции. Он даже не дошел до Капитолия, задушенный могущественным оружейным лобби во главе с Национальной стрелковой ассоциацией.
Будущий президент Соединенных Штатов Рональд Рейган был, по крайней мере, откровеннее своего предшественника.
— Что вы думаете об убийстве Джона Леннона? — спросили его репортеры, когда он прибыл из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк и нанес визит нью-йоркскому архиепископу кардиналу Теренцу Куку.
— Ну, что можно сказать по этому поводу? — ответил, несколько смешавшись, Рейган. — Это еще одно свидетельство того, что нам пора положить конец трагедиям подобного рода. Надо что-то предпринять против насилия на улицах наших городов. Мы обязаны найти решение этой проблемы.
Затем Рейган добавил, что, несмотря на убийство Леннона, он по-прежнему выступает против законодательного ограничения и тем более запрещения торговли и владения огнестрельным оружием. Рональд Рейган отвечал на вопросы репортеров, стоя на лестнице у парадного входа в кафедральный собор Святого Патрика, где отпевали братьев Кеннеди — Джона и Роберта, президента и сенатора, убитых и не отмщенных.
