М. Тоджерс была дама, и довольно-таки сухопарая дама, с резкими чертами и целым рядом кудряшек на лбу, напоминавших маленькие пивные бочоночки, прикрытые сверху чем-то вроде сетки, которая смахивала не то что на чепец, а скорее на черную паутину. На руке у нее была маленькая плетеная корзиночка со связкой ключей, которые позвякивали на ходу. В другой руке она держала горящую сальную свечу. Разглядев при ее свете мистера Пекснифа, миссис Тоджерс сейчас же поставила подсвечник на стол, чтобы ничто не мешало ей принять гостя со всей подобающей сердечностью.
— Мистер Пексниф! — воскликнула миссис Тоджерс. — Добро пожаловать в Лондон! Кто бы мог ожидать такого визита после стольких — о боже мое, боже! — после стольких лет! Как же вы поживаете, мистер Пексниф?
— Не хуже, чем всегда, и, как всегда, рад вас видеть, — ответствовал мистер Пексниф. — Да как же вы помолодели!
— Вот вы так помолодели, по-моему, — сказала миссис Тоджерс. — Ничуть не переменились.
— А что вы скажете вот на это? — воскликнул мистер Пексниф, простирая руку к обеим девицам. — Разве это меня не старит?
— Неужели ваши дочки? — воскликнула миссис Тоджерс, воздевая руки кверху и молитвенно складывая их. — Не может быть, мистер Пексниф! Это, верно, ваша вторая жена со своей подружкой!
Мистер Пексниф снисходительно улыбнулся и, покачав головой, сказал:
— Мои дочери, миссис Тоджерс. Всего только дочери.
— Ах! — вздохнула эта добрая женщина. — Приходится верить вам на слово, потому что вот теперь гляжу и думаю, что узнала бы их где угодно. Милые мои мисс Пексниф, как же обрадовал меня ваш папа!
Она обняла обеих девиц и от избытка чувств, а может быть под влиянием утреннего холода, выдернула из маленькой корзиночки маленький носовой платок и приложила его к лицу.
— Сударыня, — сказал мистер Пексниф, — мне известны правила вашего заведения, а также и то, что вы принимаете только постояльцев-мужчин. Но я подумал, что, может быть, для моих дочерей найдется место в вашем доме, что для них вы, может быть, сделаете исключение.
— Может быть? — с чувством произнесла миссис Тоджерс. — Может быть?
— Ну, тогда я могу сказать, что был в этом почти уверен, — заметил мистер Пексниф. — Я знаю, у вас есть своя маленькая комнатка, там они могли бы очень удобно поместиться и не выходить к общему столу.
— Милые мои девочки! — сказала миссис Тоджерс. — Нет, я должна еще раз позволить себе эту вольность.
Под этим миссис Тоджерс подразумевала, что должна еще раз обнять девиц, каковое намерение и осуществила с большим жаром. Правда же заключалась в том, что в доме было занято решительно все, кроме одной кровати, которую теперь следовало отдать мистеру Пекснифу, и потому ей требовалось время на размышление, и такое продолжительное время (ибо решить, куда деваться с гостями, было отнюдь не просто), что, даже выпустив сестер из своих объятий во второй раз, она несколько минут глядела на них молча, причем один ее глаз блистал слезой умиления, а в другом светился трезвый расчет.
— Мне кажется, я придумала, как это устроить, — сказала, наконец, миссис Тоджерс. — Постелить на диване в третьей комнате, рядом с моей гостиной… Ах вы душеньки мои!
После чего она обняла их в третий раз, заметив при этом, что никак не может решить, которая из них больше похожа на покойницу мать (что было весьма правдоподобно, так как миссис Тоджерс ни разу в жизни ее не видела), но думает, что скорее младшая, и тут же прибавила, что джентльмены сейчас придут в столовую, а барышни, верно, устали с дороги, так не лучше ли им сразу же пройти к ней в комнату?
Комната была на том же этаже, окнами во двор, и, по словам миссис Тоджерс, обладала тем преимуществом (для Лондона очень важным), что в нее никто не заглядывает снаружи, в чем они убедятся и сами, когда рассеется туман. И это не было пустым хвастовством; из окон действительно открывался вид на бурую стену с черным баком для воды наверху. Из этой комнаты в спальное помещение, предназначенное для девиц, был ход через очень удобную маленькую дверцу, которая открывалась только в том случае, если на нее наваливались изо всех сил. Отсюда, примерно на том же расстоянии, был виден другой край той же стены и другая сторона бака. «Не самая сырая сторона, — объяснила им миссис Тоджерс. — Та видна от мистера Джинкинса».
