Нельзя было сомневаться в искренности его слов, судя по той необыкновенной тревоге, с какой он глядел на Мартина, стоя на коленях перед сундуком и собираясь его отпереть.
— Тысячу раз прошу у вас прощения, дорогой мой, — сказал Мартин. — Я бы не мог удержаться даже под страхом смертной казни.
— Он просит у меня прощения! — воскликнул Марк обычным своим жизнерадостным тоном, продолжая распаковывать сундук. — Глава фирмы просит прощения у компаньона, каково! Значит, в делах фирмы что-нибудь не ладно, если до этого дошло. Надо мне срочно проверить счета и просмотреть книги. Начнем! Все на своем месте. Вот соленая свинина. Вот сухари. Вот виски, — пахнет замечательно! Вот оловянный котелок. Один этот котелок уже сам по себе целое богатство! Вот одеяла. Вот топор. Кто скажет, что снаряжение у нас не первый сорт? Я теперь будто бы младший сын, которого послали в Индию, а мой почтенный родитель — председатель в совете директоров. Ну, а сейчас только принести воды из ручья перед домом да смешать грог, — воскликнул Марк и тут же сбегал за водой по поговорке: сказано — сделано, — и ужин у нас на столе, со всеми новинками сезона! Вот, сэр, все готово. За все, что нам ниспослано, и так далее! Господи помилуй, сэр, да это похоже на пикник!
Невозможно было не воспрянуть духом в обществе такого человека. Мартин уселся на землю перед сундуком, достал нож и поужинал с аппетитом.
— Вот, посмотрите, — сказал Марк, когда они поели досыта, — вашим ножом и моим я укреплю одеяло над дверью, или на том месте, где в условиях высокой цивилизации должна быть дверь. Получается очень неплохо. А дыру внизу я заставлю сундуком. Тоже получается неплохо. Это вот ваше одеяло, сэр. А то мое. Что же нам мешает выспаться как следует?
Несмотря на эти веселые слова, сам он заснул очень не скоро. Он завернулся в одеяло и лег у порога, положив возле себя топор, но не мог сомкнуть глаз от волнения и тревоги. Новизна их печального положения, боязнь хищников, двуногих или четвероногих, ужасная неуверенность в завтрашнем дне, страх смерти, громадность расстояния и непреодолимые препятствия, лежащие между ними и Англией, — все это было неисчерпаемым источником тревоги и волновало его в глубокой тишине ночи. Хотя Мартин притворялся, будто спит, Марк чувствовал, что он тоже бодрствует и терзается теми же мыслями. Это было едва ли не хуже всего: если он начнет горевать о своих несчастьях, вместо того чтобы бороться с ними, — нечего и сомневаться, что такое душевное состояние только поможет губительному действию климата. Никогда еще Марк не радовался так дневному свету, как в это утро, когда, очнувшись от беспокойной дремоты, он увидел пробивающееся сквозь одеяло сияние дня.
Он вышел потихоньку, чтобы не будить своего компаньона, и, освежившись умываньем в ручье, протекавшем перед самой дверью, наскоро обошел поселок. В нем было всего десятка два домов, не больше; некоторые из них казались необитаемыми, и все они сгнили и были готовы рассыпаться в труху. Самая неприглядная, ветхая и заброшенная из этих лачуг называлась как нельзя более кстати: «Банк и контора национального кредита». Она кое-как держалась на подпорках, но глубоко осела в болото.
Кое-где видны были попытки расчистить болото, и намечалось даже что-то вроде поля, где между обгорелых пней и груд золы поднимались жалкие всходы маиса. Местами начаты были засеки, или так называемые виргинские изгороди, но ни одна изгородь не была доведена до конца, и поваленные стволы лежали и гнили, наполовину уйдя в болото. Три-четыре тощих собаки, исхудалые и злые от голода; тонконогие свиньи, бродившие по лесу в поисках пиши; полуголые дети, глядевшие на Марка из хижин, — вот и все живое, что он здесь увидел. Зловонные испарения, горячие и одуряющие, словно из печки, поднимались от земли и стояли в воздухе; ноги глубоко увязали в топкой почве, а следы сейчас же затягивало вязкой черной грязью.
На их участке был сплошной лес. Деревья росли так часто и так густо, что вытесняли друг друга, и самые слабые болезненно искривились и захирели, как калеки. Даже более крепкие росли плохо от тесноты и скученности; вокруг их стволов высоко поднялись тонкие стебли трав, ядовитые плевелы и буйные кустарники. Неразличимые по породам, они тесно сплелись в глухие, непроходимые заросли, ушедшие корнями не в землю и не в воду, но в вязкую тину, образовавшуюся из отбросов земли и воды, а также из продуктов их разложения.
