— Джентльмены, кто уже представился мистеру Чезлвиту, проходите, не задерживайтесь!
Но даже и после того, как некоторые ушли, не сделалось легче; ибо тут явилась целая процессия джентльменов, причем каждый из них вел под ручку двух дам (точь-в-точь, как хористы перед исполнением английского национального гимна, когда в театре присутствует король), — и каждая новая тройка являлась с непочатым запасом наглости и с намерением оставаться в зале до последней минуты. Если они заговаривали с Мартином, что случалось довольно редко, то неизменно задавали одни и те же вопросы, одним и тем же тоном, без всякого стеснения, или деликатности, или уважения, точно он был каменный истукан, купленный, оплаченный наличными и выставленный в зале ради их развлечения. Но после того как мало-помалу разошлись и эти посетители, стало не лучше, если не хуже; тут уж осмелели мальчишки и, ворвавшись целой кучей, повторили все, что делали взрослые. Появились, кроме того, какие-то бестолковые личности, которые, попав в комнату, слонялись из угла в угол, как тени, и не знали, как оттуда выйти, — до того даже, что один молчаливый джентльмен с тусклыми рыбьими глазами и одной единственной пуговицей на жилете (металлической, очень большой и очень блестящей) стал за дверью и стоял там, как часы, после того как все остальные разошлись.
Мартин так устал от жары и беспокойства, что с удовольствием упал бы на пол и не вставал, если бы только над ним сжалились и оставили его в покое. Но так как письма и записки с угрозами разоблачить его перед всем обществом, если он не примет авторов, сыпались на Мартина градом, и так как все новые посетители являлись к нему, пока он пил кофе у себя в номере, и даже преданный Марк не в силах был их выпроводить, Мартин решил улечься в постели. Не потому, чтобы он считал постель надежной защитой, но чтобы испробовать все средства до последнего.
Он сообщил о своем намерении Марку и уже собирался улизнуть, как вдруг дверь быстро распахнулась и вошел пожилой джентльмен под руку с дамой, которую никак нельзя было назвать молодой, — насчет этого не могло быть сомнений — и трудно было бы назвать красивой — но это уже дело вкуса. Она была очень высокого роста, держалась прямо, и ни в лице ее, ни в фигуре нельзя было заметить ни малейшего намека на мягкость. На голове у нее была большая шляпа из соломки с такой же отделкой, похожая на соломенную кровлю работы неопытного мастера; в руке она держала громадный веер.
— Мистер Чезлвит, если не ошибаюсь? — осведомился джентльмен.
— Да, это моя фамилия.
— Сэр, — сказал джентльмен, — я тороплюсь, времени у меня мало.
«Слава богу!» — подумал Мартин.
— Я возвращаюсь к себе домой, сэр, — продолжал джентльмен, — с обратным поездом, который отправляется сию минуту. Слово «отправляется» неизвестно в вашей стране, сэр!
— Ну как же, известно, — сказал Мартин.
— Вы ошибаетесь, сэр, — возразил джентльмен весьма сурово. — Но оставим эту тему, чтобы не задеть ваших предрассудков. Миссис Хомини, сэр!
Мартин поклонился.
— Миссис Хомини, сэр, — супруга майора Хомини, одного из лучших умов нашей страны, и принадлежит к цвету нашей аристократии. Вы, наверное, знакомы, сэр, с сочинениями миссис Хомини?
Мартин не мог этого сказать.
— Вам предстоит многое узнать и многим насладиться, сэр, — сказал джентльмен. — Миссис Хомини едет погостить до конца осени к своей замужней дочери в Новые Фермопилы, в трех днях пути от Эдема. Майор и все наши сограждане будут очень благодарны вам за внимание, оказанное в дороге миссис Хомини. Миссис Хомини, позвольте пожелать вам спокойной ночи и приятного путешествия, сударыня!
Мартин не верил своим ушам; но джентльмен ушел, а миссис Хомини уселась пить молоко.
— Совсем замучилась, скажу вам! — объявила она. — В вагоне трясет так, будто под рельсами полно коряг и колод.
— Коряг и колод, сударыня? — повторил Мартин.
— Ну, вы, кажется, не понимаете, что я говорю, сэр? — сказала миссис Хомини. — Боже мой! Подумать только! Неужели!
Надо полагать, что эти выражения, как будто настоятельно требовавшие ответа, нисколько не нуждались в нем: ибо миссис Хомини, развязав ленты шляпы, объявила, что пойдет на минуту снять ее и сейчас же вернется.
