Какую же большую жизненную дорогу надо пройти всего за каких-то три месяца, чтобы разувериться в своих недавних высоких мечтаниях! «Есть много оттенков в опасности приключений и бурь, — отмечает Конрад, сам прошедший этот же путь, — и только изредка лик событий затягивается мрачной пеленой зловещего умысла: вскрывается нечто, и в мозг и в сердце человека закрадывается уверенность в том, что это сплетение событий или бешенство стихий надвигается с целью недоброй, с силой, не поддающейся контролю, с жестокостью необузданной, злоумышляющей вырвать у человека надежду и возбудить в нем страх, мучительную усталость и стремление к покою…»
Когда Лорд Джим (Лордом его титуловали туземцы за гордый нрав и аристократизм) инстинктивно, на миг поддавшись страху, прыгает за борт тонущего корабля, у моряка, все-таки спасшегося, начинается новый — мученический — отсчет жизни. Романтик Джим не прощает себе малодушия, минутной слабости и обрекает себя на искупительную жертву: его жизнь трагически обрывается.
Такой же «прыжок за борт» — как самоосуждение малодушия и нравственного падения — совершают герои и других произведений Конрада. Это и Джан Батиста, он же Ностромо из одноименного романа, отщепенец, провокатор, прикинувшийся «нашим человеком» (в переводе с итальянского «Ностромо» — «наш человек», а у моряков — еще и «старшой», «боцман»). Это и Кирилл Разумов, терпящий крах индивидуалист («На взгляд Запада»). Это и разочаровавшийся в высоком смысле своей вроде бы правильной жизни и деятельности Аксель Гейст, отправивший себя сам в романтическую ссылку на необитаемый остров («Победа»)…
* * *
Задумывался ли сам Конрад над тем, что же создает его воображение и насколько все это будет интересно его читателям? Ну, конечно, да: в течение всей своей писательской жизни он то и дело возвращался к размышлениям об этом, словно борясь с сомнениями, иногда закрадывающимися в его душу. «Художник, — рассуждал он, — живет в своем творчестве. Он оказывается основной реальностью в сотворенном им мире, среди вымышленных предметов, событий и людей. Повествуя о них, говорит он всегда о себе».
Знал ли Конрад, что в этих раздумьях перекликается с самим Львом Толстым: «Что бы ни изображал художник: святых, разбойников, лакеев — мы ищем и видим только душу художника»?
Особенно часто Конрад брался размышлять — и в романах, и в отдельных статьях, и в письмах — о «романе приключений». Это вызывалось его стремлением понять природу самого популярного жанра. Понять для того, чтобы не повторять того, что уже было у других, а найти здесь свою стезю.
Теперь уже во всех литературных учебниках отмечается, что конец XIX века ознаменовался, помимо всего прочего, читательским бумом, когда в чтение были вовлечены самые широкие слои населения во всех странах. Причиной тому была наряду с расцветом высокой литературной классики еще и необыкновенно размножившаяся приключенческая романистика, захватившая буквально всех и вся. Все более расширялась функция книги и чтения: от них теперь ждали не только нравственных уроков, но и знаний, а еще больше — развлечения, отдохновения от других занятий. Что давала человеку увлекательная приключенческая книга, хорошо выразил Р. Киплинг, которого и читал и с которым соперничал Конрад:
На далекой Амазонке
Не бывал я никогда.
Только «Дон» и «Магдалина» —
Быстроходные суда, —
Только «Дон» и «Магдалина»
Ходят по морю туда.
Из Ливерпульской гавани
Всегда по четвергам
Суда уходят в плаванье
К далеким берегам.
Плывут они в Бразилию,
Бразилию,
Бразилию.
И я хочу в Бразилию —
К далеким берегам.
(Перевод С. Я. Маршака)
«К далеким берегам», куда-нибудь в Бразилию рвались мечтательные души уже миллионов читателей Марриэта и Купера, Ферри и Майна Рида, Стивенсона и Конрада. Вот и герой конрадовского романа «Негр с «Нарцисса» старый матрос Сингльтон с почтенной белой бородой, делающей его похожим на ученого патриарха, водрузив на нос очки, склонился над книгой, по складам произнося слова, шевеля губами, надолго погрузился в чтение. «Его огрубелые черты, — пишет Конрад, — принимали, когда он переворачивал страницы, выражение живейшего любопытства». Это был авантюрный роман Эдуарда Бульвера-Литтона «Пелэм, или Приключения джентльмена».
