Жизнь Достоевского. Сквозь сумрак белых ночей - страница 18

Куманин отказался. И Михаил написал Федору, что задумал, получив офицерский чин, выйти в отставку, уехать в деревню и заняться воспитанием младшего брата и сестры.

Федора восхитил благородный порыв брата. «Меня убивает мысль, что они на чужих руках будут воспитаны. А потому мысль твоя, получивши офицерский чин, ехать жить в деревню, по-моему, превосходна. Там бы ты занялся их образованием, милый брат, и это воспитание было бы счастьем для них».

Но пока что опекуном назначили каширского исправника Елагина, человека недобросовестного, который, пользуясь безнаказанностью, и здесь погрел руки, присваивая то немногое, что давало именье. Правда, опекунство его длилось недолго. Вскоре Куманины выдали замуж семнадцатилетнюю миловидную Вареньку за сорокачетырехлетнего вдовца Петра Андреевича Карепина, весьма наторелого в денежных делах. Он и стал опекуном детей Достоевских, совмещая это с другими занятиями, как-то: службой в качестве правителя канцелярии московского генерал-губернатора князя Голицына, управлением имениями князя и еще многими должностями. Он даже состоял секретарем благотворительного дамского комитета, пленив дам и расторопностью, и видной наружностью, и французским выговором.

Итак, Вареньку выдали замуж. Андрюша и Верочка учились в пансионах. Двух младших воспитывали Куманины. Михаил служил в Ревеле юнкером при тамошней инженерной команде. А Федор продолжал свои занятия в училище.

Шел третий год его ученья.

Он давно уже не был «рябцом», пользовался уважением товарищей, с его мнением считались, хотя он по-прежнему держался в стороне, всегда погруженный в свои мысли или занятый чтением. Учился он хорошо. Со всеми бывал ровен, «рябцов» никогда не обижал, заступался за солдат-служителей, которыми не прочь были помыкать воспитанники. А мечтал об одном: «Одна моя цель — быть на свободе».

Кружок их распался. Бережецкий, получив офицерский чин, больше не жил в училище. Не докончив ученья, ушел Григорович. Он давно тяготился инженерными науками, а тут помог ему случай.

В Петербург навестить сына приехала мать Григоровича. Как-то в субботу вечером он спешил к ней на квартиру. Вечер был осенний, пасмурный, шел мелкий дождь. Свернув с Невского на Большую Морскую, подходя к Кирпичному переулку, молодой человек задумался. Вдруг возле двухэтажного деревянного дома, в нижнем этаже которого помещался магазин картин и древностей, как из-под земли вырос перед ним офицер и скороговоркой сказал:

— Вы пропустили великого князя.

Ничего не понимая, Григорович огляделся. В нескольких шагах от себя он увидел коляску, из которой высунулась треугольная шляпа и знакомый голос Михаила Павловича выкрикнул:

— Поди сюда! Поди сюда!

Григорович похолодел. Плохо соображая, что делает, он кинулся в дверь магазина. Там никого не было. Он помчался дальше, пулей вылетел во двор и, сам не зная как, очутился в мебельном магазине, выходившем на Мойку. Хозяин магазина, сочувственно выслушав юношу, провел его к себе на квартиру, где Григорович и скрывался до темноты. Когда же стемнело, он побежал к матери.

Мало-помалу он успокоился, надеясь, что в полумраке великий князь не разглядел его мундира и дело обошлось. Но не тут-то было. Ночью в квартире раздался звонок. Из училища явился сторож с приказом тотчас же идти в Инженерный замок — всех, мол, собирают.

Пришедшие в замок воспитанники были в полном недоумении. Затем кто-то сказал, что один из кондукторов пропустил великого князя, не сделав ему фронта, и скрылся. К десяти часам утра князь приказал собрать всю роту, пообещав сам явиться. А ежели преступник сознается — вести его в Михайловский дворец.

Григорович счел за благо не подводить товарищей и повиниться, чем весьма обрадовал ротного командира.

Утром Григоровича повели к Михаилу Павловичу.

— Этот шалопай вчера был пьян! — объявил великий князь, указывая на приведенного.

Тут уж ротный командир осмелился вступиться:

— Ваше высочество, этот кондуктор отличается у нас хорошим поведением. Он никогда ни в чем худом не был замечен.