«Какую цену ты просишь за детей?» — спросил царь брахмана. «Ты можешь забрать их в обмен на тысячу голов скота», — ответил продавец. «Хорошо», — царь повернулся к советнику и сказал: «Ты, чье положение уступает лишь моему в этом царстве, отдай брахману тысячу голов скота и заплати ему также тысячу мер золота». А после чего царь, взяв с собой Джалина и Кришнаджину, отправился к царице Пхусати.
При виде внуков она стала смеяться и плакать от радости. Она одела их в дорогие одежды, нарядила в кольца и браслеты. Затем царица стала расспрашивать их об отце и матери. «Они живут в грубой хижине, что стоит в лесу на склоне горы, — рассказал Джалин. — Они раздали все, чем обладали, и питаются только плодами и водой. Их единственные товарищи — дикие звери из леса». «О, господин мой, — заплакала Пхусати, — не пора ли тебе вернуть сына из ссылки?» Санджая тут же отправил гонца к Вишванатре: он прощал сына и приказывал ему вернуться в Джаятуру.
Когда царевич подходил к городу, он увидел отца, мать и детей, идущих ему навстречу. Их сопровождала большая толпа людей, которые узнали о страданиях Вишванатры и его добродетели. Они не только простили царевича, но и восхищались им. Царь сказал: «Любезный сын, я был к тебе ужасно несправедлив — узнай же о моих угрызениях. Будь добр ко мне, забудь мою ошибку. Будь также добр к жителям города, забудь их несправедливость к тебе. Никогда больше не обидят нас проявления твоего милосердия». Вишванатра улыбнулся и заключил отца в объятия. Мадри ласкала Джалина и Кришнаджину; Пхусати плакала от радости. Когда он входил в городские ворота, все, как один, прокричали царевичу славу.
Теперь я могу сказать вам, о сакьи, что Вишванатрой был я. Вы восславили меня так же, как когда-то восславили его. Следуйте путем, который ведет к освобождению.
Благословенный замолчал. Сакьи внимательно слушали его, затем низко поклонились и ушли. Однако никто из них даже не подумал предложить Учителю пищу на завтра.
На следующий день Благословенный пошел по городу, от дома к дому, прося подаяние. Его вскоре узнали.
— Что за странное зрелище! — восклицали жители Капилавасту. — Царевич Сиддхартха, который когда-то проезжал по этим улицам в великолепных нарядах, ныне бредет от двери к двери, выпрашивая еду, одетый в скромную рясу монаха.
Они бросились к окнам, они высыпали на террасы, без меры восхищаясь необычным нищим.
Одна из служанок Гопы, выходившая из дворца в город, услышала об охватившем всех волнении. Узнав причину, она немедленно бросилась назад к своей госпоже.
— Ваш муж, царевич Сиддхартха, — выпалила она, — бродит по городу, подобно нищенствующему монаху!
Гопа вскочила с места. Она подумала:
— Он, который прежде излучал свет больший, чем все его блистающие драгоценности, носит теперь грубые одежды. Ныне единственным украшением является его собственное божественное сияние.
Она прошептала:
— Сколь прекрасен он должен быть!
Она поднялась на террасу дворца. Учитель приближался в окружении толпы людей. Волшебное очарование исходило от него. Гопа вздрогнула от радости и запела голосом, полным страсти:
— Мягкие и блестящие — его волосы, яркий, как солнце — его лоб, лучится улыбкой его всеохватный взгляд. Он шествует словно лев в золотом сиянии!
Она бросилась к царю со словами:
— Господин мой, ваш сын просит милостыню на улицах Капилавасту. За ним следует восхищенная толпа, поскольку он стал еще прекрасней, чем прежде.
Суддходана сильно встревожился. Он оставил дворец и отправился к сыну, он спросил:
— Что ты делаешь? Почему ты просишь пищу как милостыню? Ведь ты знаешь, что я жду вас во дворце — и тебя, и твоих учеников.
— Я должен просить милостыню, — отвечал Благословенный. — Я должен повиноваться Закону.
— Мы — племя воинов, — сказал царь. — Ни один из сакьев никогда не был нищим.
— Ты принадлежишь к племени сакьев. Я же в потоке всех моих прежних существований искал высшее знание; я понял красоту милосердия; я познал радость самопожертвования. В одном из прежних рождений я был ребенком по имени Дхармапала. Однажды моя мать, царица, заигралась со мной, да так, что забыла приветствовать моего отца, царя Брахмадатту, когда тот проходил мимо. Чтобы наказать ее, он повелел одному из телохранителей отрубить мне руки. Он полагал, что зрелище моих страданий ранит царицу больше, чем ее собственные страдания. Она умоляла мужа, предлагала отрубить ее руки вместо моих, но он был неумолим, и приказ исполнили. Я только улыбался, и моя улыбка вскоре отразилась на лице матери. Тогда отец приказал воину отрубить мне ноги. Его воля была исполнена, но я продолжал улыбаться. В страшной ярости он закричал: «Отрубить ему голову!» В ужасе мать бросилась к ногам мужа. «Отруби голову мне, но пощади своего сына, о царь!» Тот начал колебаться, и в это время я произнес своим детским голосом: «Мама, я отдаю свою голову ради твоего спасения. Когда я умру, то пусть мое тело водрузят на пику и выставят для обозрения; пусть оно станет пищей для птиц небесных». А когда палач схватил меня за волосы, я добавил: «О, так я смогу когда-нибудь стать Буддой и освободить всех, кто рождается и умирает в этом мире!» И вот теперь, царь Суддходана, теперь я наконец достиг мудрости; я стал Буддой; я познал путь, ведущий к освобождению. Не мешай моему делу. Будь широк во взглядах, будь скор в понимании, следуй святому пути добродетеля. Тот почиет в мире, кто ведет жизнь, исполненную святости; он почиет на земле и в других мирах.
