Он часто вспоминал теперь, как однажды, нищим студентом, шел по улице наниматься на работу, а из окна автомобиля летела песня: «Жизнь — театр, Шекспир сказал, и все мы в нем актеры». Дальше он не услышал, авто уехало, но от нечего делать досочинил: «Но есть еще и зрители, а также режиссеры. Есть гардеробщик с вешалкой и осветитель сцены. А также тот, кто на билет назначает цены».
Осветителем сцены его как раз в тот день и не приняли, не в театр, правда, а на открытую площадку детского фестиваля. Он теперь считал этот случай пророческим. «Назначает цены» — это он и есть. Он не мог тогда знать, кем станет, но как-то из будущего это проникло, просочилось из его триумфальной зрелости в лузерскую неудачливую молодость.
Вспоминалось, вслед за театром, как впервые в жизни увидел такой ценник: еще школьником, в каком-то чешском переводном журнале прочел статью о том, какая полезная вещь штрих-код, как много в нем информации о товаре. Но ми на каких товарах в своем советском детстве он таких штрих-кодов не видел, сколько их ни рассматривал. Цена тогда была глубоко вдавлена в поверхность книг и кастрюль, как неизменное врожденное клеймо, и мальчик мечтал, что однажды они появятся, штрих-коды сядут на вещи, как ночные узорчатые мотыльки, тогда-то и наступит будущее, и радовался, когда они появились, хотя был уже не ребенок. Он любил об этом рассказывать в интервью, которые давал теперь каждый день.
Ему пробовали подражать, но никто не хотел брать ценников у других, у эпигонов, все хотели иметь ценники автора, того, кто все это придумал, желательно с автографом.
11
В его мастерской непрерывно трещали аппараты, из которых лезли наружу ленты с готовыми ценниками. Ассистенты набирали нужные слова, принимали заказы по телефону, приносили ему отдельные ценники и готовые мозаики на подпись. Его жена, давно уже не Фотодевушка — не оставалось на баловство времени, — управляла всем этим. Отвечала на звонки, подписывала контракты, назначала время встреч с прессой.
— Я сам! — Ценартист не уставал ежедневно нырять в эйфорию, сжимая жену, или не обязательно жену, в объятиях. — Я сам решаю, какая цена у какого слова, вещи и существа. Я сам клею им ценники, Бог диктует мне цифры и показывает мне предметы, как показывал он Адаму всех существ земных, чтобы дать им имена.
12
Так бывший Продавец, ставший настоящим художником, и не делал в жизни более ничего, кроме ценников со штрих-кодами. На пике своей карьеры он оклеил ценниками на три дня немецкий рейхстаг и французский центр Помпиду, наняв сотни рабочих. Конечно, мода на ценарт со временем поуспокоилась, но очередь заказчиков в мастерскую не иссякала до последнего дня. И вот последний день наступил.
В больнице знаменитый старик дрожащими руками наклеил какой-то девочке на присланную матрешку свой последний ценник, не за деньги, а просто так, потому что нужно делать добро. На его похороны собралась толпа молодых и не очень людей в футболках с увеличенными копиями лучших его ценников. Над их головами реяли флаги со штрих-кодами. На стене собора лазерной эпитафией под его любимую музыку скорбно дрожал в сумерках авторский ценник с фамилией покойного. Могильная плита представляла собой белый сахарно-искристый сверкающий мрамор с черными полосами штрих-кода, именем, фамилией и двумя датами вместо цены. На этом надгробии лишним было объяснять, кто тут лежит. Правда, он был далеко не первый, кто лег под такой штрих-камень. Сам не раз делал эскизы к чужим плитам.
13
Но и это еще не конец истории. После похорон великого Ценартиста, после поминок и соболезнований сначала полушепотом, а потом и в полную силу всюду стал повторяться вопрос: а кто же теперь будет делать нам ценники? Кому оставил он это право? Наследники по разным линиям родства устроили тяжбу, но достаточных доказательств не было ни у кого, все ссылались на непроверенные, устные завещания.
Да и не хотел никто заказывать у родственников. Кто они такие, в конце концов? Авторские ценники постоянно росли в цене, их все хотели купить, но никто не хотел продать, ведь никто не сомневался, что через несколько лет эти липкие подстершиеся бумажки, какая бы ни значилась на них цена, сравняются в стоимости с платиной и бриллиантами. С годами штрих-коды мутнели, испарялись и больше не бибикались кассовой машиной, но это и делало их по-настоящему старинными, дорогими, их помещали под стекло в охраняемых залах музеев и личных коллекций. Их замораживали в хранилищах. Ценартиста больше не было. Без него мир опустел. И люди решили, что у гения нет наследников. И ценники со штрих-кодами стали вновь тем, чем были они до озарения, пережитого Продавцом в магазине, вернулись к положению обычной пометки, удобного машинного сообщения.
