Кончался обычный экспедиционный день. Уже лежа в спальных мешках, мы неторопливо делились впечатлениями о сегодняшних маршрутах по Таймырской тундре (в то лето здесь проходила наша работа), обсуждали завтрашние планы.
Однако ночь на этот раз выдалась беспокойная. Беседу на полуслове прервал странный шум. Вначале это походило на далекие порывы ветра, вскоре они слились, и казалось, где-то, прорвав плотину, зашуршал водяной поток. Все выскочили из палатки. Понять сразу, что происходит, было трудно. На нас катилась какая-то темная волна. В сгустившихся сумерках можно было рассмотреть только, что она «двухслойная»: сплошная снизу и более редкая, похожая на дымку, сверху. Волна быстро приближалась. Стали различимы топот и сухой треск копыт, чавканье шагов на болотинах, грубые, хриплые голоса. Недоумение рассеялось. Шло стадо диких северных оленей, и лощина, где мы разбили свой лагерь, оказалась на пути животных. Теперь было видно, что олени движутся широким сомкнутым фронтом, что над ними колышется ажурная чаща рогов (вот чем оказалась «дымка»), что в их рядах среди взрослых темными пятнами мелькают телята. Стадо охватывало нас справа и слева. Олени вот-вот могли смять палатку, растоптать все наше имущество, а «за компанию», возможно, и нас самих. Ничего другого не оставалось, как схватить ружья и начать палить в воздух.
Размахивающие руками человеческие фигуры, крики, яркие вспышки и грохот выстрелов заставили ближайших к нам оленей шарахнуться в стороны, и живая лавина сразу же стала обтекать лагерь. К счастью, — поскольку запас патронов у нас был ограничен — опасность быть смятыми этой живой лавиной довольно быстро миновала. Стадо постепенно отвернуло и скрылось из виду, но долго еще, и час, и два, слышались шуршание, гул, казалось, даже вздрагивала земля под ударами множества копыт. Наделавшее суматоху стадо выше нашего лагеря переправилось через реку, и потом целый день как память о происшедшем по поверхности воды плыла оленья шерсть.
Даже для наших дней это переселение оленей было довольно миниатюрным, но и оно производило впечатление. А ведь еще недавно встречались многотысячные их стада; они шли непрерывно, по многу дней, переправляясь через большие реки, например через Юкон, и заставляя сутками простаивать пароходы, а их рога издали напоминали бескрайний движущийся лес!
Поражает не только размах миграций северного оленя, хотя их протяженность достигает пятисот — семисот и даже иногда превышает тысячу километров и в этом отношении олень может соперничать с перелетными птицами. От всех оленей мира эти животные отличаются тем, что рога у них имеют и самцы, и самки. Какой в этом заключен биологический смысл, сказать трудно. Советский эколог П. П. Тарасов предполагает, что именно рога помогают самкам (конечно, уступающим в весе и физической силе самцам) отстаивать зимой «право на лунку» в снегу и тем самым «право на корм». Казалось бы, логично. Ведь именно самцы лишаются рогов еще осенью, а последними, уже весной, сбрасывают их беременные самки. А с другой стороны, стада «дикарей» зимой однополы, и соперничать самкам, следовательно, не с кем. Среди домашних оленей нередки комолые животные, и они оказываются упитанными не хуже своих рогатых сородичей. В общем здесь не все еще ясно, и вопрос этот ждет своего решения.
Но пожалуй, самое удивительное в северном олене — способность стойко переносить морозы, добывать корм из-под глубокого и плотного снега, не проваливаясь, ходить и по снегу, и по топким болотам. Словом, — если допустимо использовать здесь техническую терминологию — его можно назвать «оленем в северном исполнении».