Интересно, сумела ли Эльса каким-то образом внушить им, чтобы они не причиняли нам зла (у них вполне хватило бы на это сил), или же они просто подражали ей. Скажем, если бы Джеспэ не сдерживал себя, он во время игры или в приступе ревности легко бы мог нас поранить. Но львенок хорошо владел собой. А когда у него бывало дурное настроение, он предупреждал нас об этом.
Гупа вел себя более холодно, но и он не задевал никого, пока его не трогали. Эльса-маленькая была по-прежнему робкой; правда, к нам она уже относилась спокойнее.
Странно, что ни один из львят никогда не влезал следом за матерью на крышу лендровера. А ведь они с обидой смотрели на нее снизу, когда она забиралась туда, спасаясь от их приставаний. Львята отлично лазали по деревьям, так что им ничего не стоило бы вскочить на капот, а оттуда на кабину, как делала в детстве Эльса, но почему-то лендровер был для них запретной зоной.
Когда Джордж уезжал, Джеспэ и Гупа устраивались в его палатке, и, если он возвращался вечером, там становилось тесновато. Меня это беспокоило, ведь Джордж любил спать на низкой кровати, а мало ли что может случиться, когда под боком лежат и Эльса, и Джеспэ, и Гупа. Но львы вели себя на диво хорошо. Если Джеспэ кусал Джорджа за пальцы ног, тому было достаточно крикнуть «нельзя», и львенок тотчас оставлял его в покое.
Однажды ночью Эльса, повернувшись во сне, опрокинула кровать Джорджа, он упал на Джеспэ — и тот хоть бы что. Гупа, который спал у изголовья, даже не пошевельнулся. Вот насколько львята с нами освоились.
Среди ночи из-за реки донеслось рычание чужого льва. Эльса встала и увела львят с собой. Возможно, это приходила свирепая львица, потому что на следующий вечер семейство съело свое мясо возле самой палатки и здесь же были зарыты в землю внутренности, что вовсе не обрадовало Джорджа. Вскоре снова во мраке послышалось рычание, и Эльса увела детей за реку. Переправляться им пришлось вплавь, так как река была все еще глубокой. Утром, обнаружив следы чужой львицы возле самого лагеря, мы поняли, что наши львы рисковали не зря.
Через день, возвратившись с прогулки, мы застали за ужином Эльсу и двоих львят, Джеспэ с ними не было. Впрочем, мы тут же его отыскали. Он стоял за палатками и уписывал жареную цесарку, которую стащил у нас со стола. Вид у него был такой озорной, что мы не могли не рассмеяться. Одно нам было непонятно, почему он предпочел жареное мясо сырому. А на следующий день мы снова удивились, когда, наткнувшись на семейство в буше, увидели, что львята сосут мать. Им было уже по десяти с половиной месяцев, и вряд ли они что-нибудь извлекали из сосков.
К этому времени у Джеспэ и Гупы появились первые признаки зрелости — нежный пушок на шее и вокруг морды. Выглядели они очаровательно, хотя у них и был теперь слегка запущенный вид.
Эльса радостно приветствовала нас. Джеспэ оттер ее в сторонку, чтобы мы и его погладили. Она посмотрела на нас, потом одобрительно облизала своего сына.
Мы вернулись в лагерь вместе с ними. Здесь лежали остатки вчерашнего ужина, но Эльса не захотела их даже нюхать, она потребовала свежего мяса. Немного спустя за рекой заворчал леопард. Эльса быстро побежала на голос. Минут через пятнадцать львята последовали за нею. Молодец Эльса, сама защищает свой участок!
Ночью рычал лев, и, когда рассвело, мы проследили отпечатки его лап до Больших скал. Видимо, львят что-то напугало, потому что 24 ноября они отказались плыть с матерью через реку, ей пришлось дважды возвращаться за ними, прежде чем они решились. На том берегу семейство затеяло отчаянную возню. Эльса катала Джеспэ по земле, словно мяч, что ему очень нравилось, а бедный Гупа неуклюже прыгал между ними, всячески стараясь обратить на себя внимание. Когда я подошла с фотоаппаратом, Гупа заворчал на меня, получил от Джеспэ затрещину и притих. Даже в забавах чувствовалась разница в нраве львят. За обедом, как всегда, все обиды были забыты.
Джордж подстрелил цесарку. Я хотела отдать ее Эльсе-маленькой и подошла к львятам, пряча птицу за спиной. Выждав, когда Эльса-маленькая на миг оторвалась от еды, я показала ей цесарку. Она тотчас смекнула в чем дело и уже не спускала с меня глаз, продолжая есть вместе с братьями. Я отошла в сторону, бросила птицу за куст так, чтобы братья не видели, и стала показывать ей рукой на цесарку. Она мигом сорвалась с места, схватила добычу и спряталась в зарослях, где могла насладиться в одиночку.
