Негр даже не застонал.
Андрей закурил и, шаркая по желто-серому полу, побрел прочь от Томми. Под ногами поскрипывали крупинки песка. Вероятно, песок завезла на колесах одна из машин. Из ворот тянуло сыростью. В огромных крытых гаражах, полутемных и безлюдных, Растопчин и раньше чувствовал себя не очень-то уютно. Особенно по ночам. Теперь Растопчина охватил страх. Не следит ли кто за Андреем? Не держит ли под прицелом? И не сорвется ли, забеспокоился Андрей, и на него какая-нибудь бешеная машина-убийца? И ныло сердце — отчего нигде нет покоя? Отчего дома-то не сидится? Оттого ли, что дома, в старом смысле этого слова, у Растопчина нет и, видно, никогда не будет? Растопчин вспомнил Москву, в которой родился, в которой рос, и другую — в плевках, кучах хлама и пятнах блевотины, дикую, жуткую, пьяную от спирта и крови, молящуюся на доллар, исповедующую рынок и, собственно, рынком уже ставшую — черным, конечно. Мальчики метят в мародеры, мародеры — в теневики, теневики — в правительство и парламент. Чудный мир! Черный рынок, черные души, беспросветные подземные переходы… Если уж Москву прошел, подбодрил себя Растопчин, чего тебе бояться? Он вернулся к Томми. Всех одолеем, всех переплюнем, сплюнул Растопчин на брюки негра. В тихом провале ворот стояла зимняя калифорнийская ночь. Без огней и звезд. Приближалось Рождество. Гулко колотился пульс в горячих висках.
Томми зашевелился. Андрей прищурился и ударил негра ногой в печень. Извини, друг, нельзя тебе сейчас очухиваться, вздохнул Растопчин. Саша не велела. Андрей ударил парня еще раз, и вдруг Растопчина осенило, какой должна быть заключительная глава книги о русском загородном доме. Архитектура будущей России. Кошмар. Растопчин задумался и вздрогнул, когда появился женский силуэт на лестнице. Ах, Саша… В руках у нее была записная книжка.
— «Рабочий журнал» Томми, — пояснила Саша.
— Кто, когда, за какую цену. Переснимем и фото пошлем мистеру Бассету, — она вернула ключи в нагрудный карман Томми.
— Пошлем в качестве рождественского подарка, — сказал Растопчин.
— А он мне сделает ответный подарок, — усмехнулась Саша. — У него в сейфе есть отличный подарок для меня.
— Советую тебе немедленно поменять гостиницу, — прошептал Растопчин.
— Ты поможешь мне перевезти вещи? — спросила Саша. — А потом я угощу тебя чашечкой кофе. Или, ну, чем ты захочешь.
— Помчались, — кивнул Андрей. — Ибо времени у меня в обрез, только до утра. Завтра мы с Бартом катим в Лас-Вегас.
— В «Ривьеру»? — Саша попыталась улыбнуться.
— А куда же еще, — ответил Растопчин. — Только в нее, родимую.
Томми ничего не понял из их разговора. Разобрал всего два слова «Лас-Вегас» и «Ривьера».
Андрей и Саша уже подходили к воротам, когда Томми, на четвереньках, выбрался из тени «Шевроле» на свет. Зрачки его были немного расширены да вдобавок их увеличивали слезы. Как увеличительные стекла.
Томми глядел уходящим русским вослед и, безумея от ненависти и боли, мурлыкал слова молитвы, которую в детстве пела ему над стаканом молока теплая грустная мать.
